Форум » МЕТОДОЛОГИЯ-METHODOLOGY » ПОЛИТ.ру//Ученые без науки. Институциональный анализ сферы (продолжение) » Ответить
ПОЛИТ.ру//Ученые без науки. Институциональный анализ сферы (продолжение)
BorisE: ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОПИКА НАЧАТОГО ПО ССЫЛКЕ http://petrophysics.borda.ru/?1-0-0-00000011-000 Ученые без науки. Институциональный анализ сферы Лекция Даниила Александрова http://www.polit.ru/science/2006/03/06/aleksandrov_print.html Фрагмент Никто не сказал, что сообщество ученых, которое у нас существует, формируется вокруг научной деятельности. Я мог бы долго специально об этом говорить. Еще Дюркгейм объяснил, что сообщества формируются за счет ритуалов. С помощью ритуалов воспроизводится некое моральное единство. Есть ритуалы научные (например, научный семинар), в которых люди конструируют сакральные объекты, которыми они занимаются, на них сосредоточено их внимание. Есть замечательная работа Рэндалла Коллинза об интерактивных ритуалах, создающих сакральные объекты науки: научную истину и др. А могут быть совершенно другие ритуалы. Например, большие ежегодные или не ежегодные съезды, которые я наблюдал, особенно часто у нас в российской науке, где вообще нет никакого научного содержания ритуалов. Там конструируются другие сакральные объекты. При этом нам все равно кажется, что существует научное сообщество. Однако на самом деле это сообщество не научное – это сообщество ученых, но сформированное не на научных основаниях, и в нем участвуют как хорошие ученые, так и плохие. И одна из проблем, которая у нас существует, – именно благодаря тому, что у нас воспроизводятся такие сообщества ученых, у нас нет разделения на ученых хороших и плохих, а все они вместе благодаря этой общности выступают одним фронтом. ... Постоянные разговоры о научных школах, в принципе, дают установку на повторение традиций, которые приводят к тому, что у нас в науке существовали и продолжают существовать то, что называется «замкнутые кластеры цитирования». Есть такая вещь – когнитивные карты науки, они показывают, как работает современная наука. Эти карты строят по цитированию, и там получаются очень красивые картинки. Выглядит это так: есть какая-то проблема, и вокруг нее появляется сеть исследований, которая, как грибок, как плесень наползает на проблему и начинает ее поедать. Сеть взаимных цитирований начинает довольно плотно съезжаться, смыкаться, все цитируют друг друга, а потом сеть начинает распадаться на части и исчезать, потому что проблема во многом съедена. И в таких случаях обычно есть некий временной цикл появления и распада кластера. А у нас не так: у нас появившиеся кластеры сохраняются и просто поддерживаются самоцитированием. Были проведены специальные исследования, как в советской химии работали кластеры самоцитирования, люди занимались как бы научной деятельностью, однако наука эта была совершенно не передовая.
Ответов - 30
bne: Диссертации вписались в вертикаль Минобрнауки ужесточает требования к диссертационным советам Вступает в силу новый порядок защиты кандидатских и докторских диссертаций — 5.12.11 21:28 — ТЕКСТ: Наталья Зиганшина Вступает в силу новый порядок защиты кандидатских и докторских диссертаций. В Минобрнауки уверяют, что для тех, кто защищает свои научные работы честным путем, ничего не изменится, а вот для тех, кто покупал диссертации или занимался плагиатом, «кислород будет перекрыт». Основные изменения касаются условий работы диссертационных советов. Так ведомство намерено повысить качество научных кадров и избавиться от псевдокандидатов и лжедокторов наук. На этой неделе вступает в законную силу новое положение о диссертационных советах. Проект приказа «Об утверждении Положения о совете по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук, на соискание ученой степени доктора наук» был опубликован на сайте Минобрнауки еще 12 октября и уже прошел общественное обсуждение. Накануне вступления в силу нового порядка представители министерства и разработчики нового положения рассказали журналистам об основных изменениях, которые произойдут в порядке и процедуре аттестации кандидатских и докторских диссертаций. «В системе аттестации кадров и в системе высшей аттестационной комиссии (ВАК) в настоящее время происходят изменения. Ключевой вопрос, который волнует многих: что они принесут?» – сказал замминистра образования и науки Сергей Иванец. «Для того человека, который честно пишет научную работу и собирается ее защищать, ничего принципиально не меняется. Нормативные требования к работам останутся прежними», – заверил Иванец. Грядущие изменения в первую очередь затронут структуру и схему работы диссертационных советов, в частности произойдет ужесточение требований к их составу и качеству. «Если раньше требовалось не мене 17 членов, то по новым правилам нужно, чтобы в диссертационный совет входило не менее 19 членов, и при этом все должны быть докторами наук, которые активно работают в своей сфере деятельности на данный момент», – пояснила директор департамента научных и научно-педагогических кадров Минобрнауки Елена Нечаева. Такой показатель, как активность, в ведомстве решили подтверждать количеством научных публикаций: их должно быть не менее трех за последние три года. Причем, по словам замминистра Иванца, требования о наличии свежих научных работ были выдвинуты именно представителями научного сообщества в ходе общественного обсуждения проекта документа. Наряду с повышением требований полномочия диссертационных советов будут расширены. Как и прежде, советы будут существовать в вузах и научных организациях, но если раньше в них проходили лишь защиты кандидатских, то теперь, согласно новым правилам, они получили право присуждать еще и степень доктора наук. Раньше любой диссертационный совет имел право присудить лишь степень кандидата наук, а относительно докторской диссертации нужно было ходатайствовать перед ВАК. При этом для диссертационных советов вводятся четкие параметры экспертной оценки. «Если раньше, оценивая работу, в диссертационном совете писали справку о соискателе в вольной форме, то по новым нормативам в заключении должен быть указан ряд параметров: в чем состоит научная значимость, в чем научная новизна, каков научный вклад автора, есть ли практическая польза, и в чем она состоит, – рассказала Нечаева. – Далее с заключением диссертационного совета, составленным по установленному нормативу, будет работать экспертный совет ВАКа. Если у экспертного совета возникают сомнения, весь комплект документов возвращается в диссовет, и при этом ВАК должен представить мотивированное заключение: что именно не понравилось, что насторожило, и на каком основании работа признана не соответствующей». Также новый порядок устанавливает более серьезную ответственность диссертационных советов за свои действия: если экспертизой ВАК будет выявлено два необоснованно принятых решения присуждения ученой степени, то диссертационный совет будет закрыт на пять лет. Повышая и меняя «качественные» требования для диссертационных советов, Минобрнауки надеется повысить качество диссертаций и научных работ. «Нужно обеспечить требовательность диссертационных советов, и речь не идет о каких-то повышенных запросах. Нужен механизм, через который не могли бы пройти купленные диссертации или диссертации, которые основаны на плагиате. Это недопустимо», – считает Иванец. В ведомстве говорят, что именно для сомнительных работ процедура защиты должна стать труднее. Одной из антикоррупционных мер станет обязательная аудиозапись и видеосъемка процесса защиты. Также новый порядок расширяет экспертные функции ВАК. Сейчас кандидатские и докторские работы проходят проверку абсолютно разным путем. Все докторские поступают в Минобрнауки, и министерство направляет их в ВАК, которая дает для него свое заключение. В случае с кандидатскими на экспертизу в ВАК попадают только те работы, которые по каким-то причинам вызвали настороженность и подозрение, и проверка происходит выборочно. По данным ведомства, как правило, это 7–9% от общего количества всех кандидатских. (Особенно пристально изучаются работы тех, кто не является сотрудником научной организации, но при этом защищает кандидатскую диссертацию.) Теперь экспертное заключение ВАК будет даваться абсолютно всем кандидатским работам, а все дипломы – и кандидатам, и докторам наук – по новым правилам будет выдавать Минобрнауки. Диссертационные советы подвергнутся серьезному мониторингу на предмет эффективности своей работы. «Целый ряд советов не проводит защит годами, и не может не возникать вопроса, нужны ли такие диссертационные советы», – заявил Иванец. Функции экспертного органа на себя возьмет ВАК. Изменились и правила подачи апелляции. По словам Нечаевой, понятие апелляции расширяется, и теперь может быть обжаловано нарушение не только процедурных моментов, но и обоснованности решения совета – то есть сможет происходить апелляция «по сути», а не только по форме. Дополнительно вводится механизм общественной экспертизы: апелляцию в ВАК относительно обоснованности решения может подать любой представитель научного сообщества, который разбирается в соответствующей области и неравнодушен к развитию научного знания в ней. Чтобы у всех заинтересованных была возможность ознакомиться с содержанием научных работ, они все будут опубликованы на сайте Минобрнауки: не только докторские диссертации, как сейчас, но и кандидатские будут выставляться на всеобщее обсуждение. «Любой желающий может посмотреть, какие работы защищаются, и в случае, если ему не понравилась работа, он может подать апелляцию. Другое дело, что потом свою точку зрения он будет должен обосновать и доказать перед квалифицированным сообществом. Но возможность такая есть», – пояснила Нечаева. «Это попытка исправить ситуацию в катастрофически стареющей российской науке. Требование, чтобы были публикации за последние годы, связано с тем, что диссертационные советы по большей части состоят из почтенных старцев, которые не в состоянии что-либо писать. Но члены диссертационных советов могут пойти не путем реформы состава, а путем срочной допечатки статей в журналах, подконтрольных ВАК. На мой взгляд, альтернатива в самоорганизации научного сообщества, в том, чтобы публично обсуждать проблемы. Нужна публичная экспертиза, и надо привлекать к ней западных ученых или российских ученых, которые работают за рубежом», – высказал свое мнение «Газете.Ru» кандидат философских наук, декан философско-социалогического факультета Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте Петр Сафронов. «Я не вижу никаких отрицательных моментов. У нас аудио- и видеозапись ведется уже два года и в составе диссертационного совета 24 человека. Правда, есть три пожилых члена совета, у которых могут возникнуть проблемы с публикациями, а у остальных публикации выходят регулярно, и с этим проблем не будет. Единственное опасение в том, что с введением новых правил отчетности увеличится число бумажной работы, которой в последнее время и так стало очень много. На это уходит масса времени», – считает Станислав Алексеев, ученый секретарь диссертационного совета при Государственном астрономическом институте им. П. К. Штернберга МГУ. Читать полностью: http://www.gazeta.ru/social/2011/12/05/3858826.shtml
bne: Охотник" за секретами Google Ученый о причинах успеха "инновационной машины" Кэтлин Меламьюка, Computerworld, США "В качестве иллюстрации успехов тех или иных компаний многие годы приводили достижения предприятий автомобильной отрасли, -- заметил профессор кафедры ИТ-операций и управления информацией колледжа Babson College Бала Айер. -- Впоследствии примером для подражания была выбрана корпорация Microsoft. Сегодня на эту роль претендует Google". В апрельском выпуске журнала Harvard Business Review Айер попытался глубже заглянуть в Google и выяснить, что же движет этой "инновационной машиной". В беседе с Кэтлин Меламьюка он рассказал о секретах, которые в конечном итоге удалось обнаружить ему и его соавтору, легендарному Тому Дэвенпорту. - Давайте поговорим о ключевых факторах, способствовавших успеху Google. Первым из них является "стратегическое терпение". Что вы под этим понимаете? Посмотрите на декларируемую ими цель: "Приводить информацию, накопленную в мире, в организованный вид, делать ее универсально доступной и полезной". Позволю себе утверждать - решение такой задачи занимает очень длительный период времени. Генеральный директор Google Эрик Шмидт заявлял, что на это уйдет примерно 300 лет. Когда компания ставит себе столь амбициозную и долгосрочную цель, у нее появляются существенные отличия от всех остальных. Она идет вперед, зная, что предстоит пройти долгий путь. И это прослеживается в каждом ее шаге. - А как другим игрокам последовать такому примеру, если сегодня на бирже квартальные финансовые отчеты решают все? Google не играет по этим правилам. Компания сама меняет правила в соответствии с заявленной ею миссией. Ее действия могут принести результат лишь в долгосрочной перспективе. И анализировать ее текущие квартальные показатели не имеет особого смысла. В бизнесе это основное: вам хочется, чтобы миссия ваша звучала солидно и убедительно. Декларируя ее, вы можете предоставить сотрудникам желаемую свободу, обеспечить высокую производительность труда и внедрение новаторских решений. Кроме того, перед людьми открывается свобода действий в рамках выбранного направления. Увы, часто миссия выглядит несколько оторванной. Каким образом корпоративная инфраструктура Google поддерживает инновации? Все думают, что если деятельность компании основана на Internet, то она получает полную свободу действий... в рамках Internet. Но ведь Google вкладывает миллиарды долларов в решения, размещаемые поверх Internet. У Google имеется собственная операционная система, которая работает поверх Internet и базируется на Linux. Компания приспосабливает Internet к своим потребностям. Google оперирует огромным объемами информации. Центры обработки данных для нее очень важны. И ей нужна возможность открывать новые центры, как только возникает такая необходимость. Создавая очередной центр обработки данных, компания запускает его в эксплуатацию в течение восьми часов. Это феноменальный результат, который становится возможным благодаря инвестициям. И когда Google представляет новые продукты и услуги, ни у кого не возникает вопроса, сможет ли имеющаяся инфраструктура поддерживать их. Мне кажется, повторить такое кому-то другому практически невозможно. И интересно здесь не построение еще одной многомиллиардной инфраструктуры, а открывающаяся перед пользователями возможность адаптировать ее к своим нуждам. Вы можете выстраивать слой своей собственной системы поверх имеющейся общей инфраструктуры. Разве не этим заняты сегодня в Salesforce.com? Облако Amazon, инфраструктура eBay -- мы видим такие примеры повсюду. Платформу следует выстраивать поверх доступной инфраструктуры Internet. Идея заключается в том, чтобы добавить к уже имеющейся основе свой собственный секретный "соус", позволяющий сформировать собственную экосистему. Платформа, выстраиваемая поверх Internet, обеспечивает в том числе и разработку новых продуктов Google. Компания имеет возможность обкатать их на своей собственной инфраструктуре и предоставляет независимым разработчикам возможность построения программ, которые мы сегодня называем "коллажами" (mashup). Давайте остановимся на этом чуть подробнее. Такие работы приносят сегодня особый успех. В качестве примера здесь можно привести сайт Housingmaps.com. Однажды кому-то в голову пришла идея объединить достоинства Craigslist и Google Maps, чтобы недвижимость, сдаваемую в аренду, можно было отыскать на карте. Вы договаривайтесь с Google - и очередной "коллаж" готов. - Прежде чем создавать приложения, нужно выбрать платформу. У каждой платформы имеется свой собственный интерфейс прикладных программ, языки и т.д. Какие языки следует изучать сегодня разработчикам? Имеет смысл обратить внимание на интерфейсы прикладных программ Google, Amazon, eBay, Salesforce.com. Необходимо следить за коллажами приложений, разрабатываемыми на этих платформах, а одновременно изучать имеющиеся API и создавать на их базе собственные коллажи. Это хороший путь развития. В такой ситуации нужно внимательно наблюдать за эволюцией компаний, проектирующих данные платформы, и изучать особенности перспективных операционных систем. - Вы заявляете, что описания вакансий Google буквально пронизаны инновациями. Как такое возможно? Примерно 70% своего времени менеджеры тратят на основной бизнес, 20% - на связанные с этим, но другие проекты и 10% - на какую-либо другую деятельность. (Технические специалисты 80% времени тратят на основной бизнес и 20% на другие проекты.) Это не обязательно происходит ежедневно, но в среднем время распределяется примерно в таких пропорциях. - Звучит достаточно интересно, но при отсутствии конкретных результатов это не более чем пустое заявление. Однако достижения ведь налицо. За 20% рабочего времени люди успевают создать феноменальные вещи, в том числе Gmail, AdSense и Google News. Когда в вашей команде имеются творческие люди, а вы в состоянии грамотно поставить им задачу, это приносит великолепные результаты. - Похоже, инновациями такого рода может заниматься любая компания, выделяющая на это соответствующие ресурсы... Каждой компании следует заниматься этим. Именно так зарождаются лучшие идеи, хотя это и может показаться глупостью. Нужно лишь время, чтобы подумать и разобраться во всем. Люди так озабочены получением результата, что у них нет времени на размышления. Любому, кто хочет привнести какую-то дополнительную ценность, известно, что делается это за счет свободного времени. - Говорят, Google поощряет промахи и хаос. Из каких соображений? Промахи в данном случае не воспринимается как что-то негативное. Компания поощряет выявление ошибок. В бизнесе, где инновации появляются ежедневно, вы не станете лидером, пока не попытаетесь выйти за пределы возможного. Известен случай, когда одна из представительниц топ-менеджмента допустила ошибку, которая обошлась компании в несколько миллионов долларов. Однако основатель Google Ларри Пейдж лишь подбодрил ее. Потому что отсутствие промахов говорит о том, что люди не идут на риск. Лучше пробовать и ошибаться, чем сидеть на месте, рассуждая: "А что, если…". - Google использует собранную информацию для изучения перспектив. Не является ли это отходом от политики поощрения промахов и хаоса? Не хотелось бы создать впечатление, что в Google царит атмосфера полного хаоса, и там нет никаких регламентированных процедур. На самом деле, все процессы выстроены достаточно хорошо. Просто здесь прислушиваются к новым идеям. Идеи подвергаются внутреннему обсуждению на заседаниях совета директоров. При появлении новых идей о них докладывается руководству. Представлению каждой идеи уделяется 15 минут. И людей, принимающих решения, мало волнует, что обо всем этом думаете вы, - их интересуют конкретные данные, подтверждающие перспективность идеи. Поэтому авторы идей стараются узнать, что думают об этих идеях их коллеги, а уже потом представляют идеи руководству. В компании осуществляется очень жесткий внутренний контроль, и большинство идей забраковываются. Но зато можно быть уверенным в том, что действительно интересные идеи получат поддержку. http://www.osp.ru/news/articles/2008/20/4953367/
bne: Google празднует десятилетие, обещая потопить Microsoft Ричард Врэй В воскресенье компания Google отпраздновала свое десятилетие, пишет британская The Guardian. Сегодня компания, основанная Ларри Пейджем и Сергеем Брином, готовится бросить вызов корпорации Microsoft: угроза проявилась в запуске Google собственного интернет-браузера. Выход программы Chrome – это не просто вызов браузеру Internet Explorer от Microsoft, который доминирует на рынке. Происходящее свидетельствует о фундаментальной схватке, в которой определится будущее компьютерной индустрии. Microsoft, как выяснили за годы многие потенциальные конкуренты компании, крепко держит в руках рынок программного обеспечения благодаря огромному успеху своей операционной системы Windows. Однако Google усвоила старую истину: если не можешь выиграть, смени игру, указывает автор статьи Ричард Врэй. Развитие широкополосного доступа к интернету создало ситуацию, когда текстовый процессор или программа для обработки таблиц не обязана располагаться на компьютере – они могут работать в интернете, а документы можно создавать и хранить на серверах в сети и иметь к ним доступ отовсюду, откуда можно подключиться к сети. Неважно, какая операционная система установлена на компьютере – ей достаточно иметь браузер и подключение к сети. Другими словами, пользователь может выбрать и бесплатную операционную систему, поясняет газета. Билл Гейтс предвидел подобное развитие событий еще 13 лет назад, когда во внутренней записке компании говорил о "высочайшем уровне значимости" интернета и предупреждал коллег, что способна прийти "волна", которая изменит правила игры коренным образом. Эта записка была одним из катализаторов, спровоцировавших печально известную "войну браузеров" в конце 1990-х годов, в результате которой Internet Explorer сокрушил Netscape Navigator. По иронии судьбы, Chrome, на разработку которого ушло около двух лет, взял за основу технологические инновации, предложенные конкурентом Microsoft – компанией Mozilla. Именно эта компания курировала создание браузера Firefox, ведущего свое происхождение от Netscape Navigator. По словам Брина, "операционные системы – это такой старый способ осмысливать мир. Они стали несколько неуклюжими... Мы (пользователи сети) хотим очень легкую, быструю платформу для запуска приложений". Для Microsoft, которая получает значительную часть доходов от продажи операционной системы Windows и пакета Office, работающих на конкретном компьютере, это плохая новость, отмечает The Guardian. Google получает большую часть дохода от поиска в интернете. За 10 лет поисковый сайт прошел путь от проекта на соискание докторской степени в Стэнфордском университете до крупнейшей поисковой системы в мире. Сейчас Google – один из самых уважаемых и узнаваемых брендов. В последние годы компания пришла на рынок интернет-приложений и служб: создала собственную электронную почту, текстовый процессор, календари, службу мгновенного обмена сообщениями, карты, систему для работы с таблицами. Компания даже приобрела YouTube – сайт для обмена видеороликами. Все действия Google направлены на то, чтобы убедить пользователей делать в интернете больше различных вещей. Чем больше времени люди проводят онлайн, тем выше вероятность, что они будут пользоваться поиском, обеспечивать доходы Googre и с помощью запросов помогать сайту совершенствовать алгоритм поиска. Зачем же Google создает новый браузер? Для начала руководство компании заявляет: если бы в отрасли существовали достаточно хорошие браузеры, в создании Chrome не было бы необходимости. В объявлении о запуске программы на своем веб-сайте компания заявила: "Люди проводят все больше времени в сети, и они делают то, чего невозможно было представить, когда сеть только появилась около 15 лет назад". "Мы сознаем, что сеть превратилась из совокупности простых текстовых страниц в совокупность богатых интерактивных приложений и что нам необходимо полностью переосмыслить подход к браузеру. В действительности нам был нужен не просто браузер, а современная платформа для веб-страниц и приложений, и именно его мы намерены создать". Chrome – это еще и защитное средство для Google, добавляет газета. Если компания зарабатывает деньги благодаря людям, имеющим доступ к интернету, то она стремится не просто обеспечить максимально легкий доступ к сети, но и помешать конкурентам встать на своем пути. Новая, восьмая версия Internet Explorer, которая должна появиться в ближайшее время, дает возможность просматривать веб-страницы анонимно. Стирая "следы" пользователя в сети, она помешает Google собирать информацию о посетителях, с помощью которой та улучшает результаты поисков и показывает соответствующую рекламу. Chrome также дает возможность анонимно пользоваться сетью (этот режим быстро окрестили "порно-режимом", поскольку он скрывает сведения о том, где был пользователь, от других людей, имеющих доступ к компьютеру), однако Google все равно будет знать, что человек делал в интернете. Кроме того, все большее число браузеров включает поисковую строку, и это увеличивает опасность, что некий популярный новый браузер может постепенно выдавить Chrome с рынка, объединившись с конкурирующей поисковой системой. В связи с этим Google уже перестраховывается: компания заключила сделку с организацией Mozilla Foundation, которая финансирует развитие Firefox – второго по популярности интернет-браузера. В августе Google продлила контракт, который обеспечивает три четверти доходов Mozilla, до 2011 года. По разным данным, Google существует уже 12, 11 или же 10 лет. Воскресный юбилей не совсем точен, потому что неясно, что принимать за дату рождения проекта. Учась в Стэнфордском университете, Ларри Пейдж и Сергей Брин еще в январе 1996 года работали над технологией BackRub, которая предшествовала появлению Google. Затем Брин и Пейдж создали алгоритм, который ранжировал страницы по степени значимости – PageRank. Он до сих пор лежит в основе Google. Чем больше будет разрастаться интернет, посчитали они, тем больше информации будет в поисковой системе. В результате они назвали систему гугол (googol) – этим термином обозначается число в виде единицы со ста нулями. Система была запущена в августе 1996 года. Энди Бехтольстейм, один из основателей компании Sun Microsystems, вложил в проект 100 тыс. долларов, однако выписал чек на несуществующую компанию Google Inc. В результате 7 сентября 1998 года Брин и Пейдж назвали свою компанию Google.
bne: Служение истине и инновационное развитие "Полит.ру" публикует статью нашего постоянного автора, кандидата философских наук, профессора ГУ-ВШЭ Симона Кордонского. Общепринято, что иного пути развития страны, кроме инновационного, нет и не может быть. По умолчанию, источником инноваций считается наука и, прежде всего, отечественная академическая наука. Я, однако, попытаюсь показать, что эта наука вряд ли может стать источником инновационного развития, если сохранит основные принципы своей организации и функционирования. Говоря «наука», «инновации», «развитие», «повышение уровня исследований» чиновники, члены научного сообщества, предприниматели и академические ученые вкладывают в эти слова принципиально различные смыслы. И когда, например, представители академической науки, обосновывая необходимость выделения дополнительных ресурсов, говорят о ее выдающихся успехах, то имеют в виду совсем не те достижения, в которых нуждаются государство и бизнес. Взаимное непонимание порождают иллюзии, в частности о возможности обеспечить инновационное развитие, используя якобы огромные скрытые ресурсы, которыми располагают отечественная академическая наука и научное сообщество[1]. Чиновники понимают науку как совокупность самоуправляемых (в случае академий) бюджетных организаций, результатом деятельности которых должны быть некие знания, новации, изобретения, технологии и изделия, которые могут быть включены в государственный оборот и служить развитию народного хозяйства и нейтрализации внутренних и внешних угроз. То, что академическая наука практически не создает такого рода новаций, ставится ей в упрек и стимулирует попытки распорядителей бюджетов ее модернизировать. Однако эта наука «заточена» совсем на другое, и нужные народному хозяйству результаты может давать, как показывает советский опыт, только при жестко сформулированном и конкретном государственном заказе. Предприниматели, основываясь на зарубежном опыте, какое-то время считали академическую науку возможным источником ноу-хау, которые – при удачном стечении обстоятельств – могут дать прибыль на уже известных рынках или даже стать основой формирования принципиально новых рынков. Жизнь их многому научила, и иллюзии относительно коммерческих перспектив результатов отечественной науки остались разве что у совсем романтичных бизнесменов. Сейчас предприниматели, как правило, считают, что академическая наука уже прошла «точку невозврата» с точки зрения обоснованности вложений в нее. Однако она остается привлекательной для бизнеса как фондодержатель и распорядитель колоссальных и не капитализованых земельных и прочих ресурсов. И предприниматели не так уж неправы. Научное сообщество понимает науку как способ получения знания и как организационное и публичное оформление результатов исследований, проведенных его членами. Научное сообщество измеряет научный процесс количеством публикаций по результатам исследований, и статус современного ученого оформляется не научными и учеными степенями, званиями и наградами, как это принято в академической науке, а индексами цитирования (в широком смысле этого слова), то есть показателями использования текстов данного ученого другими учеными, а также уровнем коммерческой привлекательности результатов исследований. Мировое научное сообщество давно институализировало свои отношения и с государством, и с бизнесом, в результате чего сформировалось многообразие экономических и социальных институтов, опосредующих переход от научных открытий и разработок к коммерческим продуктам. В то же время, отечественное научное сообщество пока включено в мировые инновационные процессы лишь частным образом, так как его коммерческая и технологическая эмансипация по возможности блокируются академической наукой. Служение истине как самоценность Для академической науки ее существование самоценно и не нуждается в каком-либо внешнем обосновании и доказательстве эффективности, а также в связях с другими государственными и общественными институтами, кроме, естественно, связей ресурсообеспечения. Эта наука предназначена для постижения истины и являет собой предмет поклонения настоящих ученых науке как инструменту постижения истины. Настоящие ученые должны служить истине, а следовательно науке, и сам факт служения, при правильном исполнении соответствующих обрядов гарантирует получение нового знания. Академии наук выступают как институты воспроизводства обрядов служения науке, осуществляемых жрецами науки – членами академии[2]. И это естественный для этой науки порядок вещей, не подлежащий сомнению и изменению. Академические ученые воспринимают попытки реформирования системы служения как покушение на истину, на святое. Науке должно поклоняться, а не пытаться ее модернизировать – прежде всего, потому, что ее ценность исторически фундирована, то есть архаична. Ведь иного пути к истине, с точки зрения академических ученых, нет и не может быть. С академической точки зрения, новое – истинное – знание возникает в ходе исполнения сакральных научных обрядов, таких как эксперимент, научное доказательство или моделирование. Оно скорее чудо, чем результат труда. Далее, одних правильно исполненных обрядов для постижения истины не достаточно. Ведь истина дается только тем, кто этого достоин, а именно настоящим ученым, которыми не рождаются, а становятся в ходе многочисленных процедур научной инициации и преодоления мирских соблазнов. Если знание получено с нарушением ритуалов или же человеком, которых не прошел процедур научной инициации, то оно «не чисто», профанно, настоящим знанием считаться не может и должно быть многократно испытано на истинность, если оно того заслуживает. В противном случае оно должно игнорироваться. Совокупность настоящих ученых, прописных научных истин уже ушедших времен, обрядов и ритуалов, с одной стороны, и способов их воспроизведения, с другой, составляет, с такой точки зрения, истинную науку. Понятно, что инновации и вообще технические приложения знания при таком понимании науки считаются внешними по отношению к ней и не заслуживающими внимания настоящих ученых – жрецов науки. Можно сказать, что академическая наука в своем понимании истины остается в стандартах 18-19 веков и принципиально не учитывает даже тех новаций, которые стали общепринятыми в результате философского осмысления ее собственных достижений, таких как теория относительности и квантовая механика. Современная наука уже давно не ищет истину, оставив это благое дело философии. Она фиксирует научные факты, выстраивает эмпирические обобщения о связи между фактами, разрабатывает теории, объясняющие выявленные связи и предсказывает проверяемые фактами следствия из теорий. Понимание науки как стремления к истине воплощено в структуре современных отечественных академий, в их нормативных документах и поведенческих стереотипах их членов. За три сотни лет существования академической науки выработано огромное количество сакральных процедур и священных текстов, обеспечивающих при их аутентичном воспроизведении – как считают настоящие ученые – успешность служения. Это в первую очередь устав академии, регламенты выбора действительных членов и членов-корреспондентов, документы, фиксирующие статус научных жрецов и их обеспеченность ресурсами, необходимыми для правильного служения. Кроме того, это институты научной социализации-инициации и формы фиксации рангов простых ученых (ученые и научные степени и звания), системы научных советов, научных наград и знаков отличия, писаная и неписанная методология науки, легенды и мифы об «известных», «выдающихся» и «гениальных» ученых и их открытиях, и многое другое. Совокупность в той или иной степени документированных сакральных основ дополняется корпусом не подлежащих критике текстов, содержащих базовые теории. С точки зрения академической науки, основы устройства мира уже описаны отцами-основателями, за которыми закреплен статус научных первосвященников. Базовые догматы академической науки, такие как теории строения вещества, возникновения сущего или его эволюции лежат в основе «научного мировоззрения», и их исповедование обязательно для членов академий. Сомнение в первоосновах приводят, в конечном счете, к каким либо формам отлучения сомневающихся от таким образом организованной науки. Служение науке, с точки зрения академической науки, самоценно и должно обеспечиваться и обслуживаться всеми другими государственными и общественными институтами. Если исходить из этой логики, то государство и бизнес должны обеспечивать ресурсами сам факт служения науке, то есть, в конечном счете, исполнение научных обрядов. А обычные ученые должны довольствоваться тем, что их впускают в храм науки (где ей служат члены академии), и надеждой на то, что они – если будут следовать канонам – сами смогут стать жрецами науки. А до этого времени они должны быть рады тому, что их скромные дары – научные результаты – будут приняты (после проверки на соответствие канонам) жрецами-членами академии и возложены – руками жрецов и от их имени – на алтарь науки. Действительно, с такой точки зрения научные результаты есть побочное следствие правильно организованного служения науке и не могут быть самоцелью. Они – результаты – возникают в том случае, если соблюдена обрядовая, сакральная сторона служения и не могут принадлежать простому ученому, еще не полностью посвященного в таинство постижения истины. Скорее авторство принадлежит жрецу науки – научному руководителю, который истово поклонялся ей, окормляя научную паству и тем самым, способствуя тому, чтобы на «коллектив авторов» сошла научная благодать. В этой науке существуют списки настоящих ученых, святых от науки, то есть тех членов академии, которые наиболее истово поклонялись ей и потому занесены в анналы. Портреты-иконы таких жрецов украшают кабинеты руководителей академии, институтов и лабораторий. Святым отцам науки академические ученые поклоняются и в обязательном порядке поминают в научных святцах – списках использованной литературы, сопровождающих любую публикацию в академическом издании. Их имена присваиваются подразделениям академии, а премии их имени вручаются наиболее выдающимся жрецам науки и простым ученым, доказавшим свою преданность науке правильным исполнением соответствующих обрядов и ритуалов. Именно такая внутренняя организация академической науки – через служение своеобразно понимаемой истине – позволила ей с теми или иными издержками пережить несколько политических режимов за почти 300 лет своего существования. Сословная организация служения науке С социологической точки зрения, так организованное служение науке формирует своеобразную корпорацию, внутренняя структура которой образована отношениями между научными сословиями, каждому из которых предписана вполне конкретная роль в обеспечении служения, или в его обслуживании. Правила инициации, то есть перехода из сословия в сословие жестко кодифицированы и составляют основу внутренней академической жизни. Выборы в академию, то есть номинирование в сословие, являются главным событием в этой науке. Высшую страту в сословной структуре академической науки образуют действительные члены академии. Эта страта в свою очередь жестко иерархизирована: есть рядовые академики, а есть члены президиума академии, служение которых науке обеспечивается огромным количеством научной челяди. Кроме того, есть в той или иной мере явная стратификация самих наук и, соответственно, ученых по степени научности. Чем наука дальше от презренной мирской реальности, тем она истинней. Поэтому чистая математика считается главной из наук, а какое-то материаловедение или приборостроение неявно считаются периферийными, отягощенными приложениями. На более низком уровне находится страта членов-корреспондентов академии, которая делится на подгруппы с разным уровнем привилегий в зависимости от символической близости к главному храму – президиуму академии и от членства в отделении академии. Служение математике в «стекловке» наиболее престижно, в то время как служение философии на Дальнем Востоке относительно мало значимо. Принципы формирования высших уровней сословной структуры научной корпорации предполагают, что действительным членом или членом-корреспондентом может стать любой человек, продемонстрировавший свое эффективное служение науке. Так, на членство в корпорации может претендовать и «организатор науки», имеющий одну научную публикацию с соавторами, и чиновник, закрывший глаза на «погрешности в документах» академии при очередной проверке безбожно путаной бюджетной или имущественной отчетности, и авантюрист-предприниматель, решивший добавить звание члена-корреспондента к тем ресурсам, которые ему удалось прихватить в ходе приватизации ранее общенародной собственности. Еще более низкий уровень академической иерархии образуют простые доктора и кандидаты наук, которые обеспечивают процесс служения членов академии. А на самом низком уровне внутри научной иерархии находятся те, кто не служит науке, а обслуживает служение: инженеры и техники, лаборанты и прочий технический персонал. В рамках академии существует особый неформальный институт научной инквизиции, предназначение которого состоит в борьбе со лженаукой, то есть с поклонением не канонизированным исследователям, которые рассматриваются как конкуренты в борьбе за предоставляемые государством ресурсы. Весьма негативно академическая наука также реагирует на поп-ученых, то есть деятелей науки, которые занимаются популяризацией научных догматов и пытаются просвещать профанов. Невозможность модернизации науки как института служения истине Для бесперебойного функционирования корпорации необходим поток ресурсов. Этот поток испокон веков обеспечивается государством. Однако в ответ современное государство ожидает от науки неких результатов, вызывая тем самым недовольство поклонников постижения истины. Отсутствие таковых воспринимается государством, в частности, как неэффективное служение жрецов науки. Государство многократно пыталось модернизировать корпорацию ученых и реорганизовать институты служения, требуя от академической науки «полезности для народного хозяйства». Однако такое требование принципиально противоречит идеологии бескорыстного научного служения. Более того, некоторая приземленность рядовых ученых (предназначение которых – по мнению академиков – состоит в обеспечении служения науке), их стремление к технологизации знания и к выходу на рынок рассматривается корпоративной академической моралью как своеобразное раскольничество и негативно санкционируется. Возможности воздействия государства на такую корпорацию весьма ограничены, так как при попытках проверить эффективность использования собственности или оценить внешним образом целесообразность расходования ресурсов она начинает защищаться как единое целое, вплоть до уличных шествий ученых с лозунгами типа «руки прочь от науки». Академия считает, что в принципе не может существовать внешних по отношению к ней способов оценки ее деятельности и реагирует весьма агрессивно на попытки такие способы найти и применить. Отношения с бизнесом академическая наука также строит довольно своеобразно. Члены академии воспринимают попытки бизнеса простроить «связи с наукой» и получить от науки нечто, на чем можно сделать деньги, как форму поклонения «неучей».[3] Они ждут от предпринимателей даров на ее алтарь, брезгливо морщась в ответ на робкие ожидания коммерциализируемых результатов исследований. Отношение к окружающему миру у академической науки сугубо потребительское. По их мнению, все общественные, государственные и экономические институты должны быть благодарны жрецам науки, так как только их молитвами «эти полуграмотные» избежали множества опасностей и получили в свое распоряжение кучу полезных вещей вроде компьютеров, лазеров, полимеров и антибиотиков, побочных результатов служения. Формой выражения благодарности должны, видимо, выступать дары в виде знаков внимания и уважения, подкрепленные, естественно, сугубо материальными субстанциями, предоставляемые поклонниками науки ее жрецам для возложения на ее алтарь. Служение науке и научное сообщество Совсем не тривиальные отношения сложились у академической науки с научным сообществом, члены которого если и поклоняются науке, то с присущим этой среде юмором, если не цинизмом. В этой среде царит дух научного поиска и предпринимательства, который принципиально чужд академической науке. Ученые формулируют свои исследовательские задачи, ищут ресурсы для их решения, отчитываются за проведенные работы научными публикациями. В ходе исследований выявляются эффекты и конструируются приборы, которые, если повезет, трудами конструкторов и технологов в конечном счете превращаются в товары, иногда выходящие на глобальные рынки или даже эти рынки формирующие. Сугубая рациональность этого сообщества, отсутствие авторитетов и пренебрежение ритуалами воспринимается академической наукой как своеобразное варварство и корыстолюбие, которые подлежат искоренению, а сами варвары - обращению в истинную «чистую» науку, не имеющей мирских приложений. Научное сообщество и академическая наука вынужденно сосуществуют в одном социальном пространстве, так как по совокупности обстоятельств практикующие ученые работают в институтах и лабораториях, чаще всего принадлежащих академиям, их приборы и оборудование приобретены или созданы за счет бюджетного финансирования академий, а научные и инфраструктурные коммуникации находятся на балансе организаций, возглавляемых членами академий. Между научным сообществом и академической наукой издавна существует своеобразный симбиоз, в котором научное сообщество делится с академической наукой результатами своих исследований, обеспечивая членам академий возможность возлагать эти результаты на алтарь науки. Кроме того, они «отстегивают» руководству своих организаций от грантов и бюджетов, «помогают» защищать диссертации «нужным людям» и выполняют множество других функций, обеспечивая и обслуживая служение науке. А члены академии по возможности закрывают глаза на отход от принципов чистого служения истине, на попытки технологизации исследований и поиск возможностей для рыночного приложения результатов научных исследований. При этом академические ученые бдительно контролируют научные коммуникации, создавая барьеры как на пути публикаций научных результатов, не подписанных «известными» и «выдающимися» учеными, так и ограничивая доступ обычных исследователей к мировыми научным информационным сетям, считая, вероятно, что не опосредованные жрецами науки связи чужды истинному служению. В такой системе отношений работающие ученые вынужденно замыкаются в узких коллективах, формируя известный тип высококвалифицированного ученого-цеховика-ремесленника, в общем-то беспомощного как вне академических иерархий, так и на рынке. Такие ученые способны в лучшем случае сформировать локальный рынок «штучных» результатов своих исследований, но не могут довести их до уровня технологии, так как окружающая их институциональная среда этому, мягко говоря, не способствует. Поэтому работающие ученые стремятся в той или иной форме эмигрировать, либо прямо, либо опосредованно: входя в зарубежные научные коллективы, печатаясь в иностранных научных журналах и получая зарубежные гранты на проведение исследований. Баланс в отношениях между служением науке и собственно исследованием не постоянен и зависит во многом от политической конъюнктуры. В Российской империи служение науке каким-то более менее органичным образом сочеталось с членством в научном сообществе, хотя еще А. С. Пушкин писал, намекая на специфические для замкнутых корпораций поведенческие аномалии, о академике Дондукове примерно тоже, что члены современного научного сообщества пишут о некоторых членах академии[4]. В сталинские времена служение было больше внутренней самоцелью академической науки, и весьма существенная часть ресурсов доставалась собственно научному сообществу, решавшему конкретные задачи, поставленные «партией и правительством» - под угрозой применения, в случае невыполнения решений партии, известных мер наказания. В застойные времена служение науке стало доминировать - в ущерб собственно исследованиям, а академическая наука, разросшись на государственных ресурсах до фантастических размеров, резко потеряла в квалификации исследователей, что неоднократно фиксировалось в многочисленных открытых и закрытых постановлениях ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Партия и правительство начали развивать отраслевую науку во многом потому, что стремление академиков к истине не способствовало, мягко говоря, разработке техники и технологий, необходимых для планового хозяйства. Существенная часть стратегически важных научных результатов и основывающихся на них «изделиях» создавалась в это время уже в государственных научных центрах, таких как разного рода «почтовые ящики» и НИИ, где ученые просто служили, а не в учреждениях и организациях академической науки, где маститые ученые служили науке. Необходимо однако отметить, что сама система современных организаций науки в постперестроечные времена сохранилась во многом потому, что академические ученые продолжали служить науке несмотря на мизерные ресурсы, выделявшиеся государством. Хотя, с другой стороны, именно Президентом Б. Н. Ельциным был подписан указ, передававший существенную часть имущества академии на ее баланс, чего не было ни при каком другом российском общественном устройстве. Однако этим благом академическая наука если и воспользовалась, то скорее для получения легких денег от сдачи в аренду помещений, чем для развития исследований. Сохранившись в лихие времена, институты академической науки во многом утратили остатки своей научной определенности в части получения нового знания, компенсировав это гипертрофированным служением. Можно сказать, что сейчас академические ученые с упоением служат науке на бюджетные ресурсы, а отраслевая наука, за исключением весьма малого количества государственных научных центров, прозябает. Система отраслевых и государственных НИИ, которой была сильна прикладная советская наука, в эти времена деградировала гораздо сильнее, чем академическая наука. Сегодня у государство сформировался запрос по отношению к науке, но баланс между служением и приложением знаний уже – возможно необратимо- сдвинут в пользу служения. Научное сообщество поставлено в условия, когда собственно исследованиями заниматься не на что и негде, так как большая часть ресурсов осваивается в служении науке. Научное сообщество, зажатое между академической наукой и весьма жесткой в экономическом и социальном смыслах реальностью, ведет себя по разному. Часть ученых эмигрировала или сформировала специфические общности, разделенные в пространстве- времени: жизнь в России, работа за границей. Другая часть самоизолируется и воспроизводится в узких коллективах, печатаясь в журналах, которые читают только их авторы и редакторы. Упадок проявляется и в абсолютном и относительном уменьшении числа научных публикаций, и в научной эмиграции, и в превращении отечественного научного сообщества в научную периферию, сопровождаемую фрагментацией коллективов ученых и потерей научных коммуникаций между ними. Достижения членов отечественного научного сообщества с трудом поддаются коммерциализации из-за изначальной неориентированности на рынок и из-за того, что в стране отсутствует технологическая и экономическая инфраструктура, позволившая бы довести до уровня потребительских товаров уникальные изделия и эффекты. И более всего, из-за специфического мировоззрения служения, которое исповедуют даже вполне трезвые члены научного сообщества. Эта идеология, которую волей-неволей воспроизводят даже вполне продуктивные ученые, совершенно непонятна предпринимателям и чиновникам, которые не считают возможным оплачивать «красивые результаты и эффекты», если они воспроизводятся только в лабораторных условиях. Поэтому актуальное научное сообщество весьма ограничено в возможностях контактов с бизнесом и промышленностью, в том числе, и по причине полного взаимного непонимания. Члены научного сообщества, с точки зрения предпринимателей, являются мастеровыми-левшами, создающими уникальные изделия, не поддающиеся превращению в товары и услуги. От смещения баланса в отношениях между академической наукой и научным сообществом страдают все: и государство, и научное сообщество, и бизнес, и – в конечном счете – сама академическая наука, так как качество тех, кто ее обеспечивает и обслуживает, катастрофически ухудшается. Это осознается и самими жрецами науки, которые винят в этом систему образования, государство и общество, но только не самих себя. Ситуация парадоксальная: у нас в стране, если исходить из самоопределения академической науки, самая лучшая в мире наука, так как больше нигде ей уже за государственный счет в таких объемах не служат. С другой стороны, отечественная наука находится в глубокой депрессии, что непосредственно видно не только из показателей цитируемости отечественных ученых и эмиграции исследователей, но и в цехах заводов и в магазинах, где отечественных инновационных продуктов просто нет. Служение истине и социальная стратификация Академическая наука укоренялась в нашем общественном устройстве разными способами. В частности, через институт присвоения ученых и научных степеней и званий. Социальная однородность советского общества, в частности, преодолевалась получением степени кандидата наук, дававшей к тому же весомую по тем временам прибавку к зарплате и права на дополнительную жилплощадь. Обладание степенью кандидата или доктора наук выделяло гражданина СССР из сонма ему подобных и была, как и все остальное, дефицитом, который «доставали». Так как контроль за системой присвоения степеней и званий осуществлялся представителями академической науки, то они весьма для себя кстати оказались в роли распределителя дефицита, дававшей многие недокументированные советским правом возможности. При перестройке и последующем разрушении социальной структуры советского общества обладание научной и ученой степенью и званием оставались одним из немногих символов былой принадлежности в тому, что считалось элитой социалистического общества, хотя основные льготы кандидатам и докторам наук резко потеряли в цене. Но уже через совсем короткое время эта архаика была востребована представителями новой постсоветской элиты как способ номинально зафиксировать свое положение в складывающейся социальной структуре постсоветской России. Научные и ученые степени и звания стали товаром повышенного спроса но новом рынке, который возник практически мгновенно. Естественно, что спрос удовлетворялся жрецами науки, причем новоявленные искатели научной истины находили разные способы расплачиваться с распорядителями статусных ресурсов, в том числе и поддержкой академической науки при решении ее ресурсных проблем. В результате количество кандидатов и докторов экономики, права, социологии, культурологии, философии, политологии и пр. так называемых общественных наук возросло до каких то неприличных величин. В конечном счете, ученые и научные степени и звания в значительной степени девальвировались, стали товаром массового потребления. Но возник спрос на академические звания, который академия пытается удовлетворить, соблюдая некие приличия и мотивируя тем, что это необходимо для сохранения науки. Благодаря институту научных и ученых степеней и званий, который академическая наука в значительной степени контролирует, отечественные академии встроены в очень мощную систему фиксации социальных статусов. Принадлежность к ученому сословию дает в нашем аномичном общественно-государственном устройстве хотя бы иллюзию социальной определенности, фиксирует принадлежность к по видимому не маргинальной социальной группе. Удовлетворяя потребность в социальной определенности, академическая наука стала неотъемлемой частью современных общественных отношений и использует это в своих попытках полностью монополизировать распределение бюджетных ресурсов на проведение всех и всяческих исследований, то есть на поиск своеобразно понимаемой истины. Служение истине и служение богу: от антагонизма к взаимопониманию Жрецы науки вполне понимают некоторую неестественность и пикантность сложившейся ситуации и в поисках обоснования ее естественности обратили свое внимание на во многом аналогичный институт служения – церковь, которая, в отличие от науки, прямо не финансируется государством. История отношений между институтами академической науки и веры в нашей стране весьма противоречива. В советские времена вера в науку была официальной государственной религией и жестко противопоставлялась вере в бога как реакционной архаике. Атеизм был научной специальностью. Собственно АН СССР, правопреемница Императорской академии, разрослась в том числе и потому, что в значительной степени превратилась в идеологический институт, предназначенный для формирования научного мировоззрения (как альтернативы религиозному мировоззрению) и как изготовитель оружия для всеобъемлющей идеологической борьбы с капиталистическими агрессорами. Ныне полузабытое общество «Знание» всегда возглавлялось титулованными жрецами науки, и чтение лекций на любые темы в самых удаленных и романтичных провинциях государства по путевкам этого общества было приличным подспорьем к зарплате странствующих проповедников науки, особенно советских академических обществоведов, разъезжавших с лекциями «о международном и внутреннем положении». Эту идеологическую функцию АН СССР достаточно эффективно выполняла, в то время как «изготовление изделий» и ра ...
bne: ... звитие технологий, как уже говорилось раньше, шло в значительной степени милитаризованных государственных и отраслевых НИИ. То, что их руководители, главные конструктора и специалисты выступали – на публике – в роли академических ученых вовсе не означало их принадлежности к жрецам науки. С крушением СССР и реабилитацией религии как общественного института академическая наука и религия начали сосуществовать в одном социальном пространстве формирования и трансляции мировоззрения. Причем академическая наука явно проигрывает религии в этой части. Религиозное (и конкурирующее с ним мистическое) мировоззрение теснит научную картину мира, транслируемую академической наукой, что какое то время стимулировало атаки жрецов науки на религию. Научное сообщество, в отличие от академической науки, в принципе не имеет никаких конфликтов с религией так как не претендует на участие в формировании мировоззрения. Общеизвестны примеры как верующих ученых, так и служителей культа, ставших выдающимися представителями научного сообщества. Однако академическая наука и религиозные институты много лет явно конкурировали в поле формирования мировоззрения. Причем академическая наука во многом заимствовала от церкви принципы своей внутренней организации и саму идеологию служения. Сегодня академическая наука и религия находятся во многом в неравном положении. Служение науке признано государственным, академические ученые оформлены в виде особого сословия, получающего ресурсы из федерального бюджета. При этом этим ученым не возбраняется принимать приношения в виде грантов, гонораров и откатов за аренду сдаваемых помещений храмов науки. Напротив, служение богу не считается сейчас государственным служением и не финансируется из бюджета. Формально церкви существуют на пожертвования разного рода, а священнослужители живут, как и все другие лица свободных профессий, только на гонорары. Ситуация далека от социальной справедливости и для ее достижения надо или перестать считать служение науке государственным делом и прекратить финансирование его из бюджета, или признавать служение богу титульным и начинать его бюджетное финансирование. Академическая наука и церковь весьма схожи в своих претензиях на то, что общество и государство должны обеспечивать прежде всего сам факт служения богу или истине, исходя из его самоценности. Сегодняшнее сближение академической науки и церкви в области претензий на формирование картины мира показывает, с моей точки зрения, что эти, казалось бы непримиримые противники объединяются в своих требованиях к государству и обществу обеспечивать и обслуживать служения науке и богу безотносительно к их утилитарным мирским последствиям. Академическая наука хочет в какой-то форме конституировать самоценность служения и свое право быть далекой от мирских приложений, таких как инновационное развитие. Очевидно, что отношения между государством и академической наукой являются их внутренним делом. Если государство считает, что служение науке, организованное описанным выше способом, удовлетворяет некие государственные потребности, то так тому и быть. И если процесс интеграции академической науки и церкви в функционально единый идеологический институт необходим с точки зрения формирования государственной идеологии, то значит он необходим. Научное сообщество и инновационное развитие Кроме формирования государственной идеологии есть и другие государственные задачи, в частности, как уже подчеркивалось, научное обеспечение и обслуживание инновационного развития. Можно сколько угодно повторять тезисы о величии отечественной науки, но от этого на рынках не станет больше инновационных товаров отечественного производства. Служение науке ни в коей мере не позволяет даже подступиться к задачам инновационного развития. Если государство ориентируется на инновационный путь развития, то иного источника инноваций кроме отечественного научного сообщества нет, если, конечно, не становиться полностью зависимыми от импорта и в части идей, концепций и технологий. Очевидно, что для решения задач инновационного развития необходимо простроить отношения между государством, бизнесом и научным сообществом и дистанцироваться от академической науки с ее служением истине. Очевидно, необходимы прямые, не опосредованные академической наукой контакты государства с научным сообществом. Однако это сейчас невозможно, так как задачи инновационного развития формулируются на федеральном уровне, где с властью коммуницирует только академическая наука, несовместимая с инновационными процессами. Научное сообщество, как это ни парадоксально, не имеет сейчас практически никаких иных институализаций, кроме академической. Даже технические общества, весьма развитые при советской власти, сейчас влачат, в основном, жалкое существование. А Московское общество испытателей природы, когда то не менее значимое, чем Императорская академия, совершенно исчезло из научного пространства. Научное сообщество, за исключением городов федерального значения, существует по большей части на муниципальном уровне, и в меньшем – на региональном, куда государственные интенции доходят с большим трудом. И проблемы у членов этого сообщества, кроме институциональных, связаны гораздо больше с муниципалитетами, чем с федеральными институтами. Это чаще всего проблемы аренды помещений, предоставлении землеотводов, создания технической и информационной инфраструктуры и другие приземленные вещи. И без прямой заинтересованности муниципальных властей в успехе инновационных начинаний почти любое дело обречено, даже если федеральные власти сформируют корпус нормативных актов, стимулирующих инноваторов. Как показывает опыт, на каждое благое намерение федеральных властей у местных чиновников находится адекватный нейтрализующий его ответ. Очевидно, что необходимо заинтересовать муниципальные власти в стимулировании развития научных и прикладных исследований, ориентированных на коммерческий выход. Существующий опыт создания наукоградов и технопарков оказывается пока непродуктивным прежде всего потому, что эти федеральные организационные новации остаются чуждыми (за единичными исключениями) муниципалитетам, на территории которых они размещены. Муниципалитеты, не включенные в собственно инновационную экономику, стремятся так простроить отношения с ними, чтобы максимизировать ренту со статуса наукограда или технопарка, не особо озабочиваясь содействием исследованиям и разработкам. Локальные научные сообщества не удастся включить в инновационные процессы до тех пор пока инновационное развитие будет фактически узурпировано федерацией. Нужно в какой-то форме делегировать инновационные функции с федерального на муниципальный уровень власти и подкрепить их специальными федеральными грантами и преференциями. Естественно, что при этом муниципальные власти должны быть заинтересованны в доходах от инноваций, научных разработок и других продуктов научного сообщества. Научный и околонаучный бизнес, как представляется, должны стать как источником доходов муниципальных бюджетов, так и источником личных доходов муниципальных чиновников. В такой конфигурации теоретически вполне возможно найти выход из инновационного тупика и решить задачи инновационного развития, сформулированных в нормативных документах власти. Академической науке может остаться служение науке, обеспечиваемое федеральными властями, а научные коллективы, взаимовыгодно поддерживаемые регионами и муниципалитетами, смогут продуктивно функционировать, создавая научные заделы, необходимые для перевода экономики из инерционной в инновационную стадии. Особой задачей, как представляется, является ресоциализация членов научного сообщества, которые по своей психологии в значительной степени остаются мастеровыми-ремесленниками и цеховиками. Они, ввиду особенностей своих представлений о науке, о государстве и обществе, о власти и ее отношениях с наукой не могут вступать в продуктивные отношения с государством и реагировать на его призывы к инновационному развитию. Может быть, именно на муниципальном уровне надо будет формировать особые «коконы», в которых наши гениальные ученые-ремесленники смогут доводить свои идеи и разработки до стадии, когда технологи и предприниматели смогут начать выводить их на рынки. Другой, не менее важной задачей, является формирование научных коммуникаций, не опосредованных академической наукой. Необходимо создание альтернативной научной информационной среды, элементами которой могут стать новые, поддержанные государством и муниципалитетами научные журналы, а также специальные коммуникационные институты, основанные на современных сетевых принципах. Одного отечественного индекса цитирования, который формируется сейчас наиболее активными членами научного сообщества при поддержке министерства образования и науки, будет явно недостаточно, так как степень контроля жрецов науки за информационным пространством науки непомерно велика. Кроме того, желательна демонополизация системы присвоения ученых степеней и званий. Академическая наука сейчас, осуществляя через своих членов контроль за деятельностью ученых советов, во многом определяет этот процесс, превратившийся в отдельных областях знания в фарс. Научное сообщество, если присвоение научных степеней станет его неотчуждаемой и неконтролируемой функцией, найдет возможность придать этому архаичному институту больше собственно научного смысла и отделить его от поисков социальной определенности многими лихими и амбициозными гражданами нашего государства. *** Образцово организованное поклонение науке и стремление к истине позволило академической науке пережить империю, советскую власть, демократическую вольницу ельцинских времен, прибавляя себе понемногу при всех политических режимах. Очевидно, что и в сегодняшней России ей вполне комфортно. Только с инновациями, как всегда, проблема. Их, в основном, приходится заимствовать в тех странах, где поклонение науке не зашло так далеко. И «внедрять», преодолевая сопротивление сложившегося научного уклада – в отличие от других социальных систем, в которых основанная на инновациях экономика создала совсем другую науку. Остается утешаться тем, что существенная часть научных идей, лежащих в основе современных технологий, как считается, сформулирована отечественными учеными, не сумевшими, благодаря гипертрофированному стремлению к несуществующей истине, в том числе, довести их до товарного вида. Сокращенная версия текста опубликована в приложении к «Независимой газете» - «НГ-Наука» [1] Академическая наука представлена иерархией членов академий, в то время как научное сообщество это совокупность продуктивных ученых. Члены научного сообщества могут быть членами академий, а могут и не быть. И обратное, члены академий могут быть членами научного сообщества, а могут и не быть ими. [2] Термины «жрецы науки», «алтарь науки», «служение науке», «постижение истины» и т.п. используются академическими учеными для самоописания. [3] «Неучи» и «полуграмотные» - термины, используемых некоторыми членами академии в публичных выступлениях. [4] «В Академии наук Заседает князь Дундук. Говорят, не подобает Дундуку такая честь; Почему ж он заседает? Потому что <----> есть». Пушкин А.С. ПСС. 1937-1959. Том 3. С. 338 28 мая 2008, 09:28 Симон Кордонский http://polit.ru/science/2008/05/28/science.html
bne: Немного странно отсутствие ссылок на Фейерабенда с его метафорами науки как мафии, да и ссылок на публикации об академических бандах и прочем
bne: Научная маргинальность Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, постыдны богатства и почести. Конфуций 1. Определение понятия. Структура маргинальности. Подобает сначала определить научную маргинальность, но я не знаю, как это сделать. Насколько я понимаю, не существует общепринятого определения и обычной маргинальности: это то, что выходит за рамки? Что слишком сильно отличается от общепринятого? То, что репрессируется? И как определить, что такое рамки? Будем считать для начала, что значение термина понятно интуитивно. Несколько помогает то, что маргиналов характеризуют общие черты: например, то, что они незаданным образом функционируют в социуме. То, что они не полностью пользуются всеми возможностями, предоставляемыми социумом. То, что они не все плоды своего функционирования приносят на алтарь социума. Я несколько педалирую асоциальность маргиналов: нельзя поставить знак равенства между маргинальностью и асоциальностью. Но все же маргинальность, по существу своему, явление социального порядка. Научную маргинальность, по аналогии с обычной, я хотела бы определить через функционирование научного социума. Научный социум организован в структуры, по сути являющиеся истеблишментом. Функционирование в этих структурах достаточно жестко предзадано. Нельзя сказать даже, что в случае каждого отдельного ученого осуществляется свобода научного поиска: от студенческой скамьи до научно-исследовательского учреждения человек вынужден ориентироваться в своей деятельности и на требования, собственно, объекта, и на существующие возможности, которые готов ему предоставить социум. Студент выбирает не столько тему, которая ему по душе, сколько научного руководителя, и выбор этот всегда ограничен. Жанр работы он тоже не выбирает: курсовые, диссертации, статьи (да и книги) пишутся стандартным образом. Пока ученый себя не проявил выдающимися открытиями, к нему предъявляются требования валового научного результата: количество статей, объем в печатных листах и так далее. В случае эмпирических наук, допустим биологии, существуют такие требования, как, например, приводить статистику. Весьма любопытно, что эти требования - в значительной мере неписанные. Редакция журнала по физиологии не пишет авторам: "Поставьте опыт не менее чем на 20 животных", но не примет статью, где количество животных меньше (практика, которая, случается, ведет к припискам - мои личные наблюдения). Вследствие таких, так сказать, жанровых ограничений в научные маргиналы попадают даже вполне респектабельные ученые, чей жанр состоит, например, в тщательном наблюдении единичных случаев (что пока остается правомерной вещью в медицине, но в физиологии совершенно "вышло из моды"). О научных парадигмах сказано немало; сказанное можно умножить еще применением к данной области теорий, первоначально бытовавших в других областях, например, теории экстраверсии-интраверсии Юнга. (Юнг сам указывает на то, что в современной науке господствует экстравертированная установка на коллекционирование и систематизацию фактов, в противовес интравертированной, которая заключалась бы в личном теоретизировании) [Юнг, 1996]. Таким образом, наука как деятельность несколько напоминает искусство: в ней есть жанры, есть мода, есть свои эпохальные стили (научные парадигмы) и т.п. Наука же как социальное явление, как институт, насколько я понимаю, находится в естественной диалектике с этими своими парадигмами, жанрами, модами: с одной стороны, в структуре лабораторий закрепляются существующие "общественные отношения", господствующие в данном научном стиле, с другой стороны, и стиль до какой-то степени определяется диктатом структуры лабораторий и университетов. (Впрочем, структура университетов меняется, кажется, медленнее, чем парадигмы и уж точно чем жанры.) Что же касается упомянутых мной "общественных отношений", то в большой степени они, конечно, определяются присущим науке характером: отношение, например, руководитель - исследователь. Таковы же отношения, складывающиеся между теоретиками и практиками и т.п. Есть и отношения, несколько побочные для внутренней сущности науки: между исследователем и спонсором, между ним и издателем его трудов и т.п. Все эти отношения, однако же, социальны. Они подвержены осмыслению в категориях социальной философии или культурологии, а не в категориях методологии науки. Другими словами, они не имеют прямого отношения к тому, что именно изучается. Вводимое мной понятие научной маргинальности тоже подлежит осмыслению как социальное явление, хотя интересует меня в данном случае вопрос, как влияют маргиналы на саму науку, а не на социум, даже не на научное сообщество. Конечно, немыслимо ответить на этот вопрос исчерпывающе, когда неизвестен, например, ответ на параллельный вопрос, "как влияет на науку ее истеблишмент". Кроме того, для мало-мальски ответственного подхода к этой проблеме нужен глубоко разработанный концептуальный аппарат, например, критерии влияния. Конечно же, нужно строгое определение маргинальности, истеблишмента и науки (например: что мы считаем наукой, обязательно ли то же самое, что считает наукой ее истеблишмент?) Кроме того, не под силу ответить на этот вопрос лично мне. Я хотела бы ограничиться только изложением нескольких наблюдений и соображений. Итак, социально-культурологическое определение научной маргинальности будет сводиться к тому, что научные маргиналы - те ученые, которые в большей или меньшей степени находятся в оппозиции к научному истеблишменту. Признаки этой оппозиции могут быть чисто "социальные": например, ученый не пользуется грантами, не публикует свои открытия, не работает в каком бы то ни было научно-исследовательском учреждении; самая крайняя форма такого рода маргинальности состоит в полном отказе от какой бы то ни было передачи своего труда и своих открытий. Можно сразу сказать, что крайняя форма будет весьма мало влиять на науку, какие бы открытия ни сделал ученый маргинал. Пример такой крайней формы: лорд Кавендиш. Другие признаки оппозиции истеблишменту могут на вид касаться скорее внутринаучных проблем, однако при ближайшем рассмотрении суть их оказывается культурной. Например, когда речь идет о несоответствии жанров, ученый может работать в "жанре", который находится "не в моде", как это в наше время происходит с теми биологами, которые практикуют изучение единичных особей. Поскольку эти ученые не могут, как это принято, привести солидную статистику, журналы не принимают их статьи и т.п. На этом примере между прочим видно, как важно различать маргинальность и недобросовестность. Требование подкреплять опыты статистикой было (неписанно) принято ученым сообществом в рамках максимального стремления к объективности. Во многих случаях такой подход совершенно оправдан. Если в биологическом опыте идет речь о "вообще" свойстве организма, естественно изучить много случаев. То же естественно, когда речь заходит о формулировке положения, сколько-нибудь претендующего на обобщенный характер. Следовательно, добросовестный ученый не пренебрегает требованиями, адекватными изучаемому предмету. Однако если общенаучное требование "быть объективным" (=стремиться к истине) должно безусловно выполняться, иначе деятельность не будет наукой, то частное требование "проводить много опытов" адекватно не всегда (например: силы ученого ограничены, и невозможно совместить детальное и долговременное изучение организма с многочисленностью опытов). То, что оно в некоторых случаях возводится в ранг общезначимого, свидетельствует только о господстве в науке частного жанра. Наконец, маргинальность может иметь действительно определенно научный характер. Так обстоит дело, например, когда ученый отстаивает точку зрения, которая считается ложной остальным научным сообществом. Этот чисто научный дискурс на практике зачастую оборачивается социальными последствиями для ученого (в той мере, в какой его карьера зависит от коллег). Кроме того, в ходе дискуссий иногда пускаются в ход не чисто теоретические аргументы и не всегда используются только допустимые средства. Другой случай: ученому не чинят препятствий в той его деятельности, результаты которой идут вразрез с общепринятыми, он имеет возможность работать, публиковать открытия и т.п. Однако за счет того, что основными резервами (рабочей силы, молодой смены и т.п.) всегда владеет истеблишмент, а в системе истеблишмента передается общепринятая теория, результаты его работы игнорируются. Это, впрочем, относительно благоприятный случай. Если в работе маргинала есть своя доля истины, то имеются шансы, что справедливость восторжествует, поскольку наука по своему характеру объективна. Примеров отсроченного признания открытий много. Вышеприведенные рассуждения подводят к мысли, что критерий, определяющий, насколько маргинальные исследования оказывают влияние на науку - степень публикации. Достаточно очевидно, что предоставление маргиналам возможности публиковать необщепринятые результаты возможно преимущественно в толерантной среде. Толерантность не является качеством самой науки и, судя по всему, более всего определяется культурной атмосферой эпохи. 2. Pro et contra Из всего вышеизложенного никак не следует, способствует ли деятельность маргиналов движению науки вперед или тормозит ее. Вообще говоря, легче всего рассуждать задним числом. Например, вся история философии сложилась таким образом, что в основании ее стоят мысли Сократа. Для того, чтобы назвать Сократа "научным маргиналом", нужно сделать над собой определенное усилие, и тот, кто это скажет, рискует сам попасть в маргиналы. Однако "социальный" критерий - оппозиция к истеблишменту - указывает на то, что это так. Сократа приговорили к смерти не за нечто, не имеющее отношения к его философии, а за нечто, с ней напрямую связанное. Следовательно, он был в оппозиции. Следовательно, он был маргинал. Почему же трудно нам сейчас так сказать? Видимо, потому, что к науке, как она есть здесь и сейчас, Сократ не в оппозиции; он признанный основоположник философии. (Отдельный вопрос при этом, как отнеслись бы к Сократу, если бы он жил в наше время. Он ведь тоже не стал бы публиковаться, а вместо этого устно преподавал бы необщепринятые вещи). Следовательно, когда получается так, что открытия маргинала со временем интегрируются в науку, он перестает считаться маргиналом, даже если он был им при жизни. Во всех таких случаях можно сказать, что маргиналы обогатили науку. Для таких случаев, вероятно, будет характерно то, что они происходят на переломе, во время зарождения новых теорий, смены парадигм и т.д. По аналогии с этим, когда наука движется равномерным поступательным движением, когда она разрабатывает продуктивные перспективы, появляющиеся маргиналы, видимо, остаются за бортом этого осуществляемого научным истеблишментом движения. Появляются они или нет, если о них так мало известно, сказать, особенно задним числом, трудно. Хотелось бы произнести несколько лирических слов о привлекательности маргинальности. Эта привлекательность представляется обратно пропорциональной привлекательности истеблишмента, истеблишмент же представляется непривлекательным, естественно, когда существует недовольство его функционированием. Следовательно, научная маргинальность будет более всего привлекательна во времена застоя и кризиса в науке. Естественно именно от маргиналов ожидать преодоления господствующих тенденций, обновления способов мышления, раздвижения рамок и т.п. Последующие поколения, функционирующие уже после перелома, назовут некоторых маргиналов своими учителями. Процитированная в начале мысль Конфуция имеет, в применении к научной маргинальности, такой смысл: если истеблишмент действует разумно, маргиналом быть не следует, но если уровень разумности его функционирования снижается, принадлежность ему начинает оказываться постыдной, становится достойнее быть маргиналом. Впрочем, исходя только из наблюдений над истеблишментом, не всегда легко определить, разумен он или нет (ученые ведь обычно не бывают совсем уж неразумны, обычно только несколько ограничены). В будущем, скорее всего, станет ясно, кто был прав, но мы не можем знать, как будет развиваться наука в будущем. Однако ситуацию можно обратить, так что наблюдения над маргиналами окажутся дополнительным материалом для умозаключений относительно истеблишмента. Когда маргиналы кажутся привлекательными, можно заподозрить, что истеблишмент в кризисе. http://www.elenakosilova.narod.ru/dis/marginal.htm
bne: Статьи Косиловой по Философии науки http://kosilova.textdriven.com/narod/studia3/enc/ehref.html
bne: "Я работаю в соответствии с четкими правилами, которые всегда висят передо мной на стене: Все что я оставил для себя – это цель! То, что не навязывается культурой потребления или низкой моралью общества, только то, что я действительно хочу. Мои цели колоссальны и только ежедневная работа приблизит меня к ним. И каждый день я понимаю, что мои достижения – всего лишь начало пути, ведь столько профессионалов, которые намного опытнее меня, столько людей, которые достигли большего и продолжают развиваться. Каждый день по вечерам я думаю о том, как успеть сделать больше и лучше, а не о том, как отменить очередной проект. Поэтому если вы чувствуете упадок сил и все никак не можете найти стимул для работы, задумайтесь о том, куда все это ведет? Апатия, депрессия, финансовый кризис – хватит истязать себя, просто повысьте уровень самодисциплины, разозлитесь, впрысните себе адреналин в кровь для решимости. Если у вас нет сил – просто следуйте жесткому графику, если вам скучно и вы хотите отдохнуть – проверьте, есть ли в вашем графике время на это. Кто-то скажет: «Что это за жизнь? Ни развлечений, ни увлечений, работа, спорт, учеба – пока мы молоды нужно наслаждаться жизнью!». О какой жизни вы говорите? О времяпровождении на подмосковной дискотеке? Или о распитии бутылки портвейна под гитару? Или о прохождении финального уровня в компьютерной игре? О просмотре сериалов или «реалити-шоу»? Вы правда считаете, что это называется наслаждаться жизнью? Вы когда-нибудь сидели за рулем Buggati Veyron? Катались на собственной яхте по Карибскому морю? У вас есть садовник, горничная и повар из Франции, которые заботятся о вашем быте? Может быть, вы противник материальных благ, тогда, наверное, вы летали на воздушном шаре над водопадом Анхель или поднимались по ледяной вертикали К2? Стояли на границе пустыни Атакама в Чили и наблюдали за тем, как рождаются облака? Вы были в Риме, Лондоне, Париже, Токио, выходили выпить кружку кофе из своей квартиры на Манхэттене? Или участвовали в исследовании микроорганизмов на станции МКС в космосе? Цените свой труд и свою жизнь, но оценивайте их адекватно, потому что жизнь дана для того, чтобы познать мир, использовать максимум возможностей, а не для того, чтобы нарисовать иконки в стиле Windows Vista и на вырученные деньги купить бутылку Клинского. Пускай это стимулирует вас, а железная дисциплина и четкий график помогут вам в саморазвитии и эволюции, потому что эффективное производство – не хуже наркотика, каждое выполненное дело добавляет больше энергии, каждая достигнутая цель – больше энтузиазма. Спешите наслаждаться жизнью, а не думать, что вы наслаждаетесь, потому что перед нами целый огромный мир, в котором нечего боятся." http://gorban.livejournal.com/36124.html
bne: 10 безусловных «Нет!» для фрилансера Данная статья — перевод статьи 10 Absolute "Nos!" for Freelancers Впервые я начал заниматься фрилансом еще будучи студентом, тогда я ужасно хотел создавать веб-сайты и ответил бы "Да" на абсолютно любое предложение, независимо от уровня моих способностей и требуемого времени. Мне просто нравилось знать, что кто-то нуждается во мне для выполнения задания, которое требует опыта и определенных навыков. К сожалению, очень быстро оказалось, что я все время в работе, питаюсь полуфабрикатами и вечно не успеваю рассчитаться с университетскими долгами. Ситуация становилась еще хуже от того, что мои заказчики передавали мои контактные данные своим знакомым (например, даме, которая хотела заниматься продажей свитеров для собак он-лайн, но при этом имела для целей электронной коммерции бюджет в 100$; и это все за создание сайта, 1000 брошюр, гарантированный результат №1 в Google по запросам "собака", "свитер" и "любовь"). В любом случае, теперь, спустя 4 года, мое мировоззрение (и мой финансовый успех) свидетельствуют в пользу более частого использования ответа «Нет». Ниже приведены десять вопросов, на которые теперь я почти всегда отвечаю «Нет»: 1) – Не могли бы вы подготовить эскиз, чтобы мы могли выбрать дизайнера/разработчика? – Нет. Однажды, когда я был еще молод и наивен, я повелся на это. В результате, я совсем не заработал денег и впустую потратил много времени. Никогда не выполняйте неоплачиваемую работу в надежде на то, что в будущем сможете заработать – в жизни так не бывает, так почему вы решили, что получится с веб-дизайном? В лучшем случае (что бывает крайне редко), сценарий будет такой – вы получите работу у заказчика, который знает, что в случае надобности вы будете работать бесплатно. Если же события будут развиваться по наихудшему сценарию, то заказчик вам попросту не заплатит, но будет использовать вашу работу, зная, что с юридической точки зрения вы ничего не сможете с этим поделать. Наиболее вероятно, что вы просто потратите время зря. 2) – Можете ли вы сделать нам скидку? – Нет. Существует великое множество компаний, которые считают, что услуги веб-дизайна не стоят больше 20$ в час (прим. переводчика: это у "них"). У вас не должно быть таких клиентов. Сразу после университета, я оценивал получение заказа так высоко, что мог взяться за непомерный объем работы, лишь бы мне за это платили. Поверьте, оно того не стоит, ни при каких обстоятельствах. Вы, конечно, можете сделать одолжение данной компании, но помните, что этим вы навредите своему собственному будущему и будущему своей семьи. Сегодня, я сразу же сообщаю заказчику свои расценки за час работы, что отпугивает многих потенциальных клиентов. Тут простая арифметика – если при увеличении стоимости вашей работы вдвое половина заказчиков отсеивается, то вы продолжаете зарабатывать столько же, тратя на это вдвое меньше времени. Если вы делаете работу хорошо, берите за это соответствующую плату – всегда найдутся фирмы, готовые заплатить вам в два раза больше, чем их конкуренты. 3) – Не могли бы вы зарегистрировать и разместить мой сайт на сервере? – Нет. Это кажется вам хорошей идеей, очередной несложной подработкой? Может быть… если, в первую очередь, вам удастся получить за это оплату, а также, если вы считаете 10$ в месяц справедливой платой за бесконечные телефонные звонки, которые будут тревожить вас в любое время дня и ночи. Как видите, если клиент однажды решил, что вы несете ответственность за функционирование его электронной почты и веб-сайта, он будет звонить вам каждый раз, как возникнут малейшие неполадки с его e-mail или когда веб-сайт выдаст «404 Страница не найдена». Это кажется невероятным, но я лично знаю одного фрилансера, которому клиент звонил, даже чтобы проконсультироваться по поводу своего мобильного телефона! А все потому, что мой друг разместил его сайт на сервере. Не беритесь за это… оно того не стоит. Дайте клиенту адрес компании, которая занимается регистрацией и хостингом сайтов, а дальше пусть они сами разбираются. 4) – Не могли бы вы скопировать этот сайт? – Нет. Тут вы можете подумать, что я отвечаю «Нет» из-за своих строгих нравственных принципов, и хотя это в какой-то степени правда, существуют и другие не менее важные причины. Во-первых, если клиент копирует сайт, то его собственная мораль довольно сомнительна, а значит и ваши шансы получить оплату за работу вовремя и в полном масштабе уменьшаются. Во-вторых, выполнение такого рода работы превращает вас в обезьяну. В принципе, чтобы платить по счетам иногда приходится браться и за такие заказы, но зачем намеренно их добиваться? В-третьих, если вы делаете копию, то единственная выгода, которую вы можете получить, - это оплата. Вы не сможете использовать эту работу в качестве портфолио или образца вашей работы, и более того в будущем вы вряд ли еще захотите получать заказы от такого клиента. 5) – Можно я заплачу за создание коммерческого сайта с доходов от его продаж? – Нет. Я не люблю быть пессимистом, но когда мне задают такой вопрос, хочется прямо сказать клиенту, что он вероятней всего не сможет сделать деньги на своем сайте. А значит, это все равно, что просить меня сделать ему сайт бесплатно. Да, я знаю, что бывают исключения, поэтому иногда я все же расспрашиваю клиента подробно о его видах на бизнес, о маркетинговой компании, о планировании доходов, и 99% клиентов мало задумываются над этими вопросами. Чаще всего клиент просто решает, что продажа футболок будет чем-то принципиально новым для Интернета и совсем ничего не планирует. В таких случаях, я обычно начинаю рассказывать про то, что мне нужно содержать себя и свою семью, и я не смогу делать этого, если мой доход не будет гарантирован. Я предлагаю клиенту использовать Yahoo! Shopping или CafePress, и в 9 случаях из 10 у заказчика в итоге ничего не выходит. 6) – У меня есть замечательная идея. Не хотели бы вы…? – Нет. По сути, не особо отличается от пункта №5, но если вы купитесь на такое предложение, это может привести к еще более бесполезной трате времени. Не хочу навязываться, но все же повторю: если человек лишь высказывает идею и не вкладывает средства в развитие потенциального бизнеса, не занимается его планированием, то любая работа, которую вы будете выполнять, - это не более чем благотворительность (конечно, если вам это нравится, то пожалуйста). Но, честно говоря, я бы лучше был щедрым к своей семье, друзьям и бесплатно помогал им, чем полагался на сотрудничество с неизвестным мне человеком. Поверьте мне, если у кого-то действительно есть хорошая идея, он возьмет вас в долю и заплатит за работу. 7) – У вас есть ICQ (MSN, Skype и т.д.)? – Нет. Я могу дать свой ICQ-номер, если речь идет о человеке, которому я могу доверять, с которым работаю над длительным и трудоемким проектом. Но в большинстве случаев я говорю клиентам, что принципиально им не пользуюсь. Причина тут очевидна – у каждого человека есть личная жизнь, и работа находится за ее пределами. Многие клиенты рассматривают вас как работника по первому требованию, вот что плохо. Ведь чтобы избежать этого, вы ушли из офиса… 8) – Могу ли я оплатить работу по ее завершении? – Нет. Я требую 50% предоплаты (при очень большом объеме работы предоплату можно снизить до 33%). Это необходимо мне, как гарантия того, что клиент оплатит этот проект, и что я смогу планировать, как буду использовать свой доход: по каким счетам заплачу, что буду кушать и т.д. Клиенты, которые стремятся оплатить работу по ее окончанию, чаще других идут на попятную после того, как вы уже перелопатили тонны работы. 9) – Возможно ли сделать это сегодня ночью или в эти выходные? – Нет. Если вы единожды выручите клиента в затруднении, он будет ожидать от вас того же в будущем. Тут уж задумайтесь: может быть стоит выполнять по ночам сверх обещанного объема работы (как я делаю постоянно), вместо того, чтобы раздавать обещания, что вы выполните дополнительную работу в нерабочее время – ночью, на выходных или во время отпуска. Я знаю многих фрилансеров, которые помимо рабочего дня ставят отдельную цену за часы своей ночной работы, и, вероятно, это хороший выход из положения. Ведь вы занимаетесь фрилансом, чтобы быть свободным? Не так ли? 10) – Могу ли я быть уверен, что вы не станете использовать эту работу где-либо еще? – Нет. Это очень деликатная тема, так как многие клиенты неправильно воспринимают такой ответ (интеллектуальная собственность – это в любом деле довольно коварный вопрос). В моих «Сроках и условиях», которые я требую подписать всех новых клиентов, я гарантирую, что они осведомлены о 3 вещах: а. Их html код был позаимствован из других проектов, за которые я не требовал с них оплату. б. Возможно, я буду использовать код с их проекта на других своих проектах. в. Они владеют всем кодом и выполненным проектом (готовым веб-сайтом), но не конкретными фрагментами кода (системой регистрации, системой загрузки картинок и т.п.). Я горжусь своей продуктивностью и скоростью, и мне необходимо постоянно использовать части с других проектов, чтобы достигать этого. Уже не говоря о том, что я продаю готовые флеш-ролики, для создания которых мне может понадобиться старый код. Клиенты ведь не платят вам за создание кода для продажи. Так что доведите до их сведения, что им принадлежит выполненный проект, а не код. Существуют и другие вопросы, на которые несомненно следует отвечать «Нет». Добавляйте свои собственные пункты к этому списку и помните, что то, чего вы избегаете, не в меньшей степени определяет успех, чем то, что вы принимаете. http://freelancejob.com.ua/content/view/422/6/
bne: Почему в современном мире факты уступают место интерпретациям? Ведущий программы "Пятый этаж" Александр Баранов обсуждает тему с профессором международной истории Лондонской школы экономики и политологии Владиславом Зубоком и доктором исторических наук Артемом Улуняном. _____________________________ Александр Баранов: Ольга Васильева считает, что мифологизация истории - это вещь повсеместная, существовала всегда и везде, и поэтому без нее не обойтись, бороться с ней не надо, а иногда даже стоит ее поощрять. Артем Улунян: Здесь происходит некая подмена понятий. Речь идет либо о мифологизации, либо об интерпретации истории. Сейчас вряд ли кто-нибудь будет что-то сознательно мифологизировать. А вопрос интерпретации тех или иных событий действительно имеет значение. Сознательная мифологизация фактов, событий, действий тех или иных политических фигур, да и деятелей культуры не соответствует исторической действительности и создает потом серьезные проблемы. Миф создается, живет своей жизнью - а потом оказывается, что это миф. Самое тяжелое - разочарование в этом мифе. Подобное порождает реинтерпретацию истории, и здесь большое значение имеет историческое знание, потому что реинтерпретация истории может породить очередной миф. То, что было со знаком плюс, становится со знаком минус. Я не являюсь сторонником мифологизации, тем более преподавания такого мифологизированного факта. А.Б.: Артем провел черту между мифологизацией, которая занимает поколения в истории, и интерпретацией. Но министр образования говорит о мифологизации, а не интерпретации. Как вы расцениваете ее посыл? Владислав Зубок: Мы все знаем, какое место занимает миф в жизни человека с самых давних времен. Не нужно строить иллюзий: миф продолжает оставаться наиболее устойчивой и трудно поддающейся рациональному знанию компонентой современного массового сознания. Надо задуматься о том, что, когда это говорит министр - часть правительства, политической системы, - почему здесь проскакивает нотка поощрения. Мне вспоминается давняя триада Макса Вебера, который писал о типах власти - традиционная, харизматическая и легалистская. Две из них нуждаются в мифе совершенно явно. Традиционалистский тип - монархия, например, - уходит в мифологизированное прошлое, без мифа он вообще не может существовать. Но и харизматическая тоже. Герой, человек с харизмой - сам по себе источник мифа. И только легалистский тип не нуждается в мифе. Хотя мифы существуют, и еще как - и в американском обществе, и в английском, и в Западной Европе, - но трудно представить, чтобы там представитель правительства говорил: нам нужны мифы, нельзя их трогать. Это странно, это противоречит основам рационального знания, которые необходимы для западного общества. А.Б.: Но мифологизация присуща человеку изначально. Человек предрасположен к поиску смысла, предназначения, там, где их нет. В.З.: Предрасположен, конечно. Но давайте выделим этот тип, отдадим его церкви, признаем право на его существование. Но историки - по крайней мере, с тех пор, как в Германии возник семинар Леопольда Ранке, - привыкли рассуждать о мифах на основании источника. Сам по себе исторический миф может подвергаться анализу. Прекрасная школа историографии существовала, в том числе, и в России, и в СССР, она изучала мифы - мифы средневековья, древности, и тому подобное. Мы же говорим о странных мифах - мифах XX века, и вокруг этого копья ломаются. Это действительно странно. А.Б.: Миф о панфиловцах можно назвать мифом, или это просто искажение истории? А.У.: Это известное событие, и надо иметь в виду сразу несколько составляющих. Не надо забывать, что появление этого факта в общественном сознании было связано с условиями Отечественной войны. Это не единственное явление, исключительно советское. Такие же мифы были и в США, и в Британии, да и в Германии, тоже воевавшей, так или иначе, они были основой мобилизационного сознания. Этот факт использовался во вполне конкретных целях. А что касается исторических исследований, то надо иметь в виду, что само исследование появления мифа и самого факта произошедших событий относится к научным знаниям. Я не совсем понимаю, почему так часто вспоминают этот факт. Существует еще немало событий XX века, которые так же мифологизировались. Миф - помимо того, что он носит характер мобилизационный, - это еще и порождение незнания. Или создание ложных устойчивых причинно-следственных связей. Например, миф о всемирном заговоре - очень устойчивый, сохранившийся еще с конца XIX века - активно использовался в XX веке. Но он не имеет научных подтверждений. А в общественном сознании он существует. Исследования феномена мифа, устойчивых причинно-следственных связей, искусственно создаваемых, - характер взаимоотношений общества с мифом, потому что не в каждом обществе можно заниматься мифотворчеством. Там, где существует рациональность, такое явление создать трудно. Но в условиях обострения общественно-политической ситуации, войны, появление слухов может впоследствии способствовать появлению мифа. То, что сейчас дискутируется и в России, и за ее пределами в историческом сообществе - яркий пример, но не единственное явление. Мир живет своей жизнью. Плохо другое - что он начинает господствовать. И если его изучают, ситуация подчас поворачивается в другую сторону: обвинения историков или заявления о том, что нынешнее знание не соответствует истине, а то, что говорили раньше, действительно имело место. Поэтому историки должны заниматься историей, политики - политикой. В 80-е годы появилось в германской истории направление - историческая политика. Когда создается система взглядов на историю. В ФРГ 80-х годов это имело конкретное значение. Но проводить историческую политику... А это сейчас делается повсеместно, Россия - не исключение. На просторах СНГ, на постсоветском пространстве, на посткоммунистическом пространстве, да и даже дальше. Историческая политика начинает захватывать большие слои, и историки лишаются возможности нормально заниматься историей. Все подчинено политическим интенциям. А.Б.: Есть ли разница между мифологизацией и героизацией истории? Васильева говорит, что нужны герои. Наверное, нужны, но есть разница между преувеличением героизма, что происходит повсеместно, - по мере того как событие удаляется во времени, оно кажется все более масштабным, - и сдвигом исторических оценок, в том числе и нравственных, и других. А.У.: Конечно. Герой как таковой - одно дело. Но когда мы говорим с исторической точки зрения, то тот, кто был героем, может оказаться совсем не таковым. Понятие героизации очень нехорошее. Есть подлинные герои, совершившие настоящие поступки. А героизация - придание определенным лицам или комплексу событий конкретных качественных категорий. Это продолжение исторической политики, и я эти два понятия четко разделяю. Более того, я уже сказал, что рано или поздно миф перестает жить, перестает мобилизовывать, начинается разочарование, и даже не столько в фактах, сколько в истории как науке, а это опасно. А.Б.: Есть опасность излишней героизации личностей, потому что человек может подумать, что настоящих героев не было, если видит, что героизируют или мифологизируют какое-то событие во Второй мировой войне, он задает вопрос, а зачем это нужно. Неужели не было настоящих героев? Может быть, остальное - тоже миф? И Курской дуги не было, и под Сталинградом никто не воевал? Это может привести к прямо противоположному результату. В.З.: В основе исторической науки - работа с источниками. Я наблюдаю это в LSE. Все больше появляется студентов, молодых людей, родившихся после конца холодной войны, после исчезновения системы противостояния больших идеологий, которые вообще не понимают, что такое источник. Растет уровень агностицизма, то есть отрицания существования источника вообще. Они говорят: все можно фальсифицировать. Это поколение "Фейсбука", "Инстаграма", где можно куда-то залезть и действительно изменить текст - а следовательно, и сам факт. Этот агностицизм по отношению к источнику имеет много корней, в том числе и в том, что происходит в западной системе образования и науки. С одной стороны, большие достижения научной дисциплины, с другой - растущая релятивизация, плюрализация исторического знания. Говоря просто, можно и так посмотреть на вещи, и эдак. И с той, другой, третьей и пятой стороны - вроде имеет право на существование. То, против чего преподаватели раньше боролись в системе образования, - подмена факта мнением. Сейчас преобладает мнение над фактом. Как историки - не только в России, но и мировое сообщество - будут противостоять этому странному явлению, не знаю. В России образовали Вольное историческое общество, и это хороший момент. Но он связан с тем, что старые, более уважаемые институты, такие как Академия наук и ее институции, недорабатывают, не в состоянии противостоять шквалу, напору мнений. История с панфиловцами вырастает из более широкого явления, когда у нас вдруг развелось масса публицистов - борцов с мифами. С одной стороны, борцов с советскими мифами, потом появились борцы с антисоветскими и антироссийскими мифами. Добро бы, и те и другие апеллировали к методологиям и добротной работе с источниками. Но это - чистая публицистика. И из нее вырастают корни той тупиковой ситуации, в которой оказывается историческая наука. Историки под ударом, под ударом престиж исторической науки. Небывалый кризис исторической науки. Были кризисы и раньше, безусловно. Связанные, прежде всего, с мобилизацией историков на государственные задачи. Военной, идеологической мобилизацией. Это дискредитировало принцип независимости исторической науки. Но сейчас происходит что-то небывалое и довольно опасное. А.Б.: А вам не кажется, что это идет от школы, что детей не учат научному, критическому, рациональному методу познания, который помог бы им взглянуть на историю более конструктивно? В.З.: Раньше нас не учили. Мы - продукты советской школы, и там моя учительница истории, отъявленная сталинистка, мне говорила: были 10 сталинских ударов, была коллективизация, индустриализация и культурная революция, мы это тщательно записывали и, естественно, никакие источники мы не анализировали. Но было ощущение, что где-то есть настоящая, истинная правда, которую от нас скрывают, и мы путем самообразования, чтения литературы пытались восполнить то, что мы ощущали как провал знаний. Именно это ощущение сейчас размывается. О героях надо говорить для учеников 5-6 классов, романтический период. Молодость нуждается в героизации и героях. Но при чем тут взрослые люди? Мы воспитываем людей, которые будут голосовать за демагогов, которые им будут представляться героями? Вот это, возвращаясь к триаде Вебера, - работа на будущего харизматика, на харизматическое, а не нормальное легальное государственное устройство. А.Б.: Почему у нынешних взрослых нет ощущения "провала знаний", о котором говорит Владислав? А.У.: Взрослые тоже бывают разные. Все зависит от их социального происхождения, их взглядов, социальной среды обитания. Происходит очень неприятное явление, и как пример Владислав привел работу публицистов. Он прекрасно знает ситуацию в Британии, он работал в США, там такая же ситуация, мои коллеги мне жалуются из европейских стран - и, кстати, и из восточных стран, с кем я общаюсь. Это странное повсеместное явление. Никто никогда из взрослых людей не будет заниматься, например, высшей математикой просто так. Или физикой. Там существуют определенные практики и знания. Но любой человек считает почему-то, что он является специалистом в истории. Я задаю своим студентам вопрос: можно ли очернить историю? Студенты все-таки тоже бывают разные. Я привожу им пример, как когда-то некто очернил астрономию, за что был сожжен. Но потом оказалось, что не он очернил астрономию, а взрослые, достойные люди оказались не в состоянии понять, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. В истории обычно заинтересованы те, кто хотел бы найти ответы на стоящие перед ними бытовые вопросы - как жить дальше, за что выступать, как устраивать свою социальную и политическую жизнь. Взрослый человек, к сожалению, в отличие от юноши, склонен к тому, чтобы утвердительно, даже агрессивно выступать с позиций явно антиисторических. Это беда большей части населения планеты, цивилизованных стран, конечно. А.Б.: Но, по крайней мере, люди что-то читают. Может быть, они ошибаются, не владеют методом научным, и не осознают этого, поэтому у них несколько искаженное представление о прочитанном, но что плохого в том, что люди интересуются историей? А.У.: Интересоваться историей - значит знакомиться с источниками. А какой взрослый человек вдруг начнет исследовать историю Франции периода де Голля, например, и брать источники? Он будет пользоваться тем, что есть, что публикуется. А как мифологизирована история де Голля! Даже его высказывания. При переговорах с американцами он высказывал определенные мысли, это есть в источниках, но они известны только историкам. А то, что публиковалось в газетах и журналах, становится достоянием взрослых людей. И они выступают с конкретных антиисторических позиций. Вот что опасно. А.Б.: Наверное, люди подгоняют историю под свои убеждения, хотят определенные вещи в истории видеть, видят их - и не замечают другого. В.З.: Популярная история должна быть, но ее должны писать выдающиеся историки. Я только что закончил работу над биографией Д.С.Лихачева. Он боролся за то, что "Слово о полку Игореве" - это настоящее, а не написанное в XVIII веке произведение. Его упрекали в том, что он отошел от серьезной чистой науки, с 60-х годов начал писать книги, которые доступны, легко читаются, популярны. Он на эту тему написал несколько интересных статей, где говорит, что, чтобы написать популярную историю, нужно обладать многими талантами, но прежде всего - глубочайшими знаниями темы. Мы все знаем, что проще идти по пути сфокусированной истории, специальной, забаррикадироваться забором специальных терминов. Сложнее всего изложить то, что ты действительно изучил и понял, простым языком, для этого требуется предельное знание. Историки никогда не знают истины, но они прекрасно видят и чувствуют фальшь. И для этого существуют журналы, где есть система закрытого реферирования. Коллегиализм в истории, когда профессионал понимает, как в свое время дворянин понимал: если он нарушит кодекс чести, если он начнет гнать фальшак запредельный, то он потеряет свое доброе имя в профессии, коллеги его тут же выведут на чистую воду, это не так сложно. Может быть, мы сами, историки, в какой-то мере упустили инициативу. На поверхность вылезли люди, которые не являются профессионалами, но многие из них хорошо и интересно пишут. Не буду называть имен, они у всех на слуху. Миллионы людей их читают, но они не профессионалы. Как только начинается "разбор матчасти", это все выходит наружу. http://www.bbc.com/russian/features-37901476
bne: ПОЛИТ//Борщев и Шрейдер Нужно ли управлять наукой? Наука и общество Приведем принципы, организующие жизнь фундаментальной науки. Принципы эти носят, конечно, идеальный характер. Но они лежат в основе профессионального самосознания каждого научного работника. I. Наука самодеятельна по самой своей сути. Слово самодеятельность понимается здесь в его исходном значении: «проявлении личного почина, творческого начала в каком-либо деле, активная самостоятельная деятельность» (Словарь русского языка в 4-х томах, М., 1981), «действие от себя, из себя» (В. Даль). Самодеятельность науки складывается из многих составляющих. Рассмотрим некоторые из них. Мотивация. В науке есть своя система ценностей. Научный работник работает не за деньги и не по указанию начальства. Он занимается своим делом, потому что это – его дело, его профессия и призвание. Он будет заниматься им независимо от своего служебного положения. Цель его – получить результаты, значимые в его глазах и в глазах его коллег. Это не значит, конечно, что ему не нужны деньги – он нормальный человек, может волновать его и внешний успех – известность и карьера. Но по гамбургскому счету он оценивает себя и своих коллег в зависимости от полученных научных результатов. Конечно, в науке есть и жулики, и имитаторы, и просто случайные люди. Но не об этом речь. Оценка научных результатов. Наука – творческая деятельность, и не существует никаких «измерителей», никаких точных методов оценки конкретных научных результатов и вклада того или иного ученого в развитие своей области. Есть, конечно, система формальных показателей деятельности научного работника – число публикаций, цитируемость тех или иных работ, карьерные достижения – степени, звания, премии, должности и т.п., но все это, конечно, косвенные показатели. Они могут быть полезны для грубой оценки, для статистики, для науковедения. Но в сознании каждого научного работника существует собственная «табель о рангах», часто резко отличающаяся от формальных показателей и, как правило, весьма субъективная. По-видимому, лучшим судьей является коллективное общественное мнение, сравнительно объективно оценивающее реальную картину, но даже и такие оценки не всегда справедливы. Хорошо известны случаи, когда выдающиеся работы не воспринимались современниками и переоткрывались через много лет. Свобода в выборе исследования. Описанные выше мотивы деятельности ученого определяют и то, что он сам выбирает темы своих исследований. Он занимается тем, что ему интересно, работает в том направлении, где надеется получить значимые результаты. Конечно, на этот выбор влияют результаты его коллег, внешние обстоятельства, но выбор он делает сам и за этот выбор расплачивается судьбой. Самоорганизация науки. Журналисты иногда пишут, что время отдельных ученых прошло, теперь, мол, работают научные коллективы, эдакие фабрики научных открытий. Это, конечно, миф. Как правило, ученый работает один или в небольшой команде. Но наука – не механическое объединение индивидуумов или таких команд. Это чрезвычайно сложный организм, живущий и развивающийся по своим законам. Прежде всего, ученому очень важен круг людей, способных его выслушать и оценить его идеи. Очень удобно, когда такие коллеги работают в той же организации или живут не слишком далеко. Роскошь профессионального общения – это необходимый большинству ученых комфорт, дающий подтверждение личностного существования в науке. Но не все коллеги живут рядом – наука существует в какой-то мере независимо от ведомственных и даже государственных границ. Ученые, занимающиеся одной проблематикой, часто работают в самых разных организациях и рассеяны по всему миру. Но они образуют «невидимые колледжи», следят за работами друг друга. Именно их совместными усилиями, координируемыми общими научными интересами, шаг за шагом решаются проблемы в данной области. При этом существует много ролей, в которых выступают работающие в науке люди. Есть экспериментаторы и теоретики, первооткрыватели, часто достаточно невнятно пишущие о своих открытиях, и систематизаторы, «осмысливатели», вставляющие свои и чужие результаты в ткань научного знания, есть популяризаторы и педагоги. Конечно, часто одни и те же люди выступают сразу в нескольких таких ролях. Участвуя в системе образования, ученые сами занимаются подготовкой кадров науки. При этом очень важны отношения учителя с учениками, существование научных школ, позволяющих молодежи входить в атмосферу науки. Информационная среда науки. Научная деятельность невозможна без коммуникации ученых. Это постоянно ведущийся диалог (ученого – с коллегами, с существующим представлением о мире). Каждая научная работа, научный результат – это как бы ответ на некоторый вопрос (часто впервые четко поставленный в этой же работе). Получив результат, который представляется ему достаточно интересным и значимым, научный работник публикует его, адресуя его своим коллегам – знакомым и незнакомым. Он как бы помещает этот результат в информационную среду и сам в свою очередь извлекает оттуда результаты, полученные его коллегами. Среда эта устроена довольно сложно. Это и личные контакты, и переписка, обмен рукописями, препринтами и оттисками, семинары и конференции, научные журналы и другие издания, а также система научной информации, оказывающая научным работникам все расширяющийся спектр информационных услуг. Научная этика. Для науки очень важна атмосфера, климат, в котором она существует. Климат этот во многом зависит от внешних воздействий, но есть и внутренняя сила, его формирующая. Это научная этика – профессиональный кодекс чести ученого. Научная этика образует как бы силовое поле, в котором живет наука, регулируя в той или иной степени все поведение научного работника – его отношение к работе (внутренняя честность при проведении исследования, трудолюбие и пр.), к своим коллегам (дружелюбие, терпимость и, в то же время, честное выражение своего мнения), правила публикации, ссылок на чужие работы и т.п. II. Фундаментальная наука не занимается внедрением результатов. Обывательское стремление требовать от нее непосредственной пользы основано на непонимании ее сути. Как уже говорилось, фундаментальную науку интересует, как устроен мир. Конечно, это не значит, что научный работник, ведущий фундаментальные исследования, не интересуется практикой – из нее он иногда черпает постановки своих задач. И его интерес к тем или иным направлениям исследований часто связан с их практическим значением. Но все же цель его – открыть, понять механизм того или иного явления. Успехи прикладной науки основаны на достижениях фундаментальной. Именно эти достижения «прикладываются» для решения практических задач. Однако не существует способа запланировать те исследования, которые будут заведомо полезны для приложений. Только сами ученые способны определить перспективность тех или иных направлений фундаментальной науки, да и то с достаточной степенью неопределенности. Нужно сказать, что иногда грань между фундаментальной и прикладной наукой достаточно размыта, особенно теперь, когда дистанция, отделяющая научное открытие от времени его использования, составляет считанные годы. Ученые нередко участвуют в прикладных проектах, основанных на достижениях фундаментальных наук (таких, как Манхэттенский проект или соответствующие советские проекты). Существует тенденция к более тесному соединению фундаментальной науки с прикладными разработками. Обычно подчеркивают достоинства такого сближения как для науки, так и для практики. Однако высказываются и справедливые опасения. «Заказчики» научных исследований часто пытаются накладывать на науку ограничения, противоречащие принципам научной жизни (ограничение свободы публикаций, мотивируемые либо государственными интересами, либо коммерческой тайной, попытки диктовать выбор тематики и т.д.). III. За науку платит общество. Профессия научного работника в чем-то аналогична другим творческим профессиям. Но в каком-то смысле его положение в обществе сложнее, чем положение писателя и художника. «Не продается вдохновение, но можно рукопись продать». Однако научные рукописи не очень-то продаются. Научные журналы за статьи, как правило, не платят (а если и платят, то суммы, несопоставимые с трудом, затраченным на получение результата). И это естественно. Читатели научных статей – это сами научные работники. Наука не может сама себе платить. За науку платит общество. Зачем оно это делает? Для чего наука нужна людям? Наверное, прежде всего, чтобы они чувствовали себя людьми. Наука – часть культуры. Исследования историков и литературоведов не приносят непосредственного экономического эффекта, но никто не сомневается в их значимости для культуры. Достижения естественных наук – тоже в первую очередь культурная ценность. Мы учим в школе математику, физику, биологию и эти дисциплины, так же, как история и литература, формируют наше отношение к миру, наше мироощущение. Но очевиден и материальный интерес общества к естественным наукам. Уже говорилось, что прикладная наука и вызываемый ею технический прогресс, в конце концов, основаны на достижениях фундаментальной науки. В условиях перестройки экономики прикладные исследования можно и должно переводить на хозрасчет и самоокупаемость. Неспособные себя прокормить прикладные исследования никому не нужны. Но фундаментальная наука в принципе не может окупить себя в короткий срок, хотя без нее невозможными становятся будущие приложения. Поэтому принцип хозрасчета здесь невозможен. Финансирование фундаментальных исследований возможно только на одном принципе – на доверии, доверии всего общества по отношению к научному обществу. Фактически так оно и происходит, и на Западе, и у нас. Средства, отпускаемые обществом на развитие фундаментальной науки, можно считать пособием, получаемым ученым за их «основную» работу – получение новых знаний (раньше это пособие нередко платили меценаты, теперь их роль выполняют обычно государство и промышленность). Кроме своей основной работы, ученые занимаются еще и передачей знаний. Преподавание, популяризация, консультации – стандартная «нагрузка» научных работников. И вознаграждение за эту их «дополнительную» работу скорее уже можно считать их «зарплатой». Необходимость в системе оплаты науки, действующей по сформулированным выше принципам, не приспосабливая их к сиюминутным потребностям общества, была осознана в США почти полтораста лет назад. В книге А.М. Кулькина «Наука, Политика, Капитализм» (М.: Мысль, 1987) приводятся принципы, касающиеся организации науки, выдвинутые в 1842 году Ф. Хасслером, первым директором Берегового дозора США: 1) Помощь ученым должна оказываться на долгосрочной основе, без ограничений во времени, ибо ученые не в состоянии приспосабливать исследования к произвольным календарным срокам бюджета. 2) Ученый имеет право на выбор направления и цели исследования, ибо открытие нового знания несовместимо с жесткими формами научной мысли и экспериментирования. 3) Свобода публикаций – необходимое условие научной деятельности. 4) Обеспечение постоянной связи ученых США с международной общественностью – основа их плодотворной деятельности. В книге А.М. Кулькина отмечается, что «эта система принципов явилась основой теоретического, политического и правового самосознания ученых США». Характерно также понимание того, что «индивидуальные усилия ученых лучше всего координируются в случае отсутствия их координации». Говоря об этом, автор книги отнюдь не идеализирует положение науки в США, вынужденной использовать фонды, выделяемые на оборону и дотации промышленных фирм. Однако те, от кого зависит распределение фондов на исследования, вынуждены считаться с тем, что несоблюдение этих принципов ведет к деградации науки и, соответственно, к уменьшению ее возможностей влиять на развитие технологии и обороны. Именно по этим соображениям военные ведомства США оказывают финансовую поддержку многим научным исследованиям, не имеющим прямого прикладного значения. Организационные формы науки Итак, наука самодеятельна, но она живет на «пособие», которое ей платит общество, и на косвенные доходы, получаемые ею за передачу знания. Как велико должно быть это пособие, кто и как его должен распределять? Как должна быть организована наука? Естественно, что размер этого пособия определяет общество. Оно не может быть слишком щедрым, в то же время излишняя скупость может дорого ему обойтись. Надо сказать, что фундаментальная наука обходится сравнительно дешево, а отдает обществу сторицей. Число людей, занимающихся фундаментальными исследованиями, составляет сравнительно небольшую долю от числа всех научных работников – по приблизительным оценкам (а точными они быть не могут, границы всегда размыты) около 10%. Даже в Академии наук доля не превышает 50%. Правда, иногда инструменты фундаментальной науки – мощные ЭВМ, ускорители, телескопы – стоят довольно дорого. Но это дороговизна инструментального обеспечения, и при оценке особо больших затрат такого типа правомерно исходить из ожидаемых выигрышей прикладного характера. А вот как распределять деньги, какие работы нужно финансировать – это решения лучше предоставлять самим ученым. Оценка сложности, ценности и значимости научных результатов может складываться только в научном сообществе в процессе демократического обсуждения компетентными людьми. Никакой администратор, стоящий вне этого сообщества, такую оценку провести не способен. Он может только довериться научному сообществу. Поэтому нужно заботиться о всемерном развитии демократических механизмов в научном сообществе и о привлечении этих механизмов к решению вопросов о финансировании научных исследований. Самодеятельность науки, то, что она в каком то смысле самоуправляема, не означает, что она может существовать вне всяких организационных форм. Прежде всего, для своих внутренних целей наука вырабатывает те или иные административные механизмы – например, механизм отбора докладов на конференции или статей в журналы (программные комитеты, система рецензирования и т.п.). И вообще, всякая большая структура не может существовать вне административных рамок – они организуют и ее внутреннюю жизнь, и ее связи с обществом. Но эти рамки, эти административные механизмы могут соответствовать сущности науки, ее системе ценностей, а могут быть ей чужды, и, тем самым, тормозить, а иногда и отравлять ей жизнь. Рассмотрим основные схемы, существующие в организации науки, а затем более подробно административную структуру, принятую для управления академической наукой в нашей стране. Университетская формы науки. Здесь совмещаются профессии научного работника и преподавателя. Сотрудник университета тратит часть времени на преподавание и как бы за это получает большую часть своей зарплаты. Остальное время он посвящает научной работе, выбирая тему своих исследований по своему вкусу. Обычно преподавательская нагрузка на Западе не очень велика, и деятельность сотрудника университета оценивается по совокупности его занятий – преподавательской и научной работы. Само по себе сочетание преподавания и научной работы очень естественно. Преподавание расширяет кругозор научного работника, повышает его методологическую культуру и т.д. С другой стороны, очень важно, чтобы студентов учили люди, непосредственно работающие на передовом крае науки. Общение с ними заражает студентов необходимыми для творчества ферментами. В таких условиях естественным образом готовится научная смена, формируются научные школы. Университетская форма организации науки в разных ее вариантах принята, в основном, на Западе, где в университетах, по оценкам, выполняется свыше половины всех фундаментальных исследований. Наша вузовская наука организована, увы, не так. Вузовский преподаватель задавлен непомерной педагогической нагрузкой (она в несколько раз превышает нагрузку его западного коллеги) и далеко не всегда способен работать в том темпе, которого требует от него современная наука. Тем не менее, в наших вузах проводится значительная часть фундаментальных исследований, в частности, теоретических работ. Контрактные исследования. В организации исследований на Западе большую роль играют разного рода фонды, государственные и общественные (Национальный научный фонд, Фонд Форда и т.п.), финансирующие полностью или частично проведение тех или иных работ. Заметим, что решения о финансировании принимают не чиновники, а комиссии, состоящие из высококвалифицированных специалистов в данной области, рассматривающие заявки претендентов. Фондов много, и условия, на которых они субсидируют исследования, весьма разнообразны. Заметим только, что средства из этих фондов получают, как правило, люди, состоящие в штате университетов и других организаций. Существующая система хоздоговорных исследований в наших вузах охватывает только прикладные работы. Контрактная форма финансирования фундаментальных работ только начинает обсуждаться. Бюджетное финансирование. Наконец, наиболее знакомая нам форма – бюджетная, когда для разработки той или иной тематики создается специальной учреждение (лаборатория, институт) и финансирует его, как правило, государство. Такого рода научные учреждения есть на Западе, так работают (точнее, работали до принятия постановления о новых формах финансирования науки) большинство учреждений нашей страны. Управление наукой и самодеятельность В какой мере организация науки и управление ею в системе Академии наук соответствует перечисленным выше принципам развития науки, принципам, которые необходимы для ее здоровья? Когда-то Академия являлась штабом фундаментальной науки и функционировала по органичным для этой науки принципам самодеятельности. За последние десятилетия она коренным образом изменилась, превратившись в мощную организацию, включающую сотни институтов, занимающихся не только фундаментальной наукой, но и большим объемом прикладных исследований. При этом существующая в стране Административная система наложила на Академию свой отпечаток, стараясь перенести туда структуру и формы управления, возникшие в других областях (прежде всего, в промышленности). С точки зрения бюрократа, Академия наук – это своего рода Министерство науки, а институты – предприятия. Они работают по утвержденному сверху Плану, запуская продукцию – научные результаты. За работу этих предприятий отвечает их администрация, так же назначаемая сверху. Она обеспечивает работу коллективов, выполнение планов, поддерживая трудовую дисциплину, организуя вместе с общественными организациями социалистическое соревнование, движение за коммунистический труд и т.д. Мы приводим эту точку зрения в намеренно утрированной, даже карикатурной форме. Конечно, реально наука в Академии наук развивается по присущим ей законам. В тех институтах или подразделениях, где существует прочная научная традиция, наука даже в самое застойное время продолжала быть наукой, а руководство оберегало ее от разрушительного влияния системы управления. Возникла своего рода феодальная структура, при которой влиятельный руководитель оберегал нужную ему вассальную группу ученых, которая самим своим существом повышала научный тонус своего учреждения. Но такие руководители оказывались не всюду, и многие начинания 60-х годов, когда провозглашались и даже проводились в жизнь принципы, соответствующие подлинному духу науки, так и не удалось сохранить. Сама же Административная система отнюдь не способствовала приходу к руководству тех людей, которые понимают самодеятельную суть науки, но стремилась выдвигать людей, стремящихся управлять наукой административными методами. Перейдем теперь к реалиям управления и рассмотрим на нескольких примерах столкновение навязанных науке административных форм с ее самодеятельной сутью. Кто может работать в науке? «Пособие», выдаваемое науке, – ресурс ограниченный. Поэтому одна из основных управленческих проблем состоит в том, кто это пособие имеет право получать. Не пытаясь здесь обсуждать эту проблему во всей ее полноте, рассмотрим две относящиеся к ней реформы, проведенные за последние 15 лет. Первая из них относилась к механизму присуждения ученых степеней. Видимо, ее главной целью было воспрепятствовать проникновению в науку жуликов и повысить качество диссертаций. Был значительно ужесточен контроль надо всем процессом присуждения степеней, бюрократическая процедура, сопутствующая этому процессу, была сильно усложнена, количество времени и энергии, которое тратит диссертант на прохождение этой процедуры, резко возросло, а вот средний уровень диссертаций скорее упал. Все дело в том, что задача эта не может быть решена бюрократическим путем. Суть проблемы проста и банальна. Диссертация, как и всякая научная работа, должна оцениваться по принятым в науке нормам. Оценку должны давать специалисты. Их должно быть достаточно много, чтобы учесть разные точки зрения. Всякий бюрократический механизм (а какой-то механизм необходим) должен соответствовать этим научным нормам и не мешать их проявлению. В основном, и старый, и новый механизм защиты удовлетворяет этим требованиям. Работы обсуждаются в тех подразделениях, где они выполнены, проводятся предзащиты, работы оценивают оппоненты, обсуждает ученый совет, где может выступить любой человек. И в тех случаях, когда этот механизм буксует, это происходит не потому, что плох сам механизм, а потому, что участвующие в нем люди не соблюдают норм научной этики: либо просто не дают себе труда ознакомиться с работой, либо при ее оценке пользуются не научными, а совсем другими соображениями (личными связями, указаниями начальства и т.д.). Еще хуже, если эти люди являются научными работниками только номинально, а на самом деле наукой не занимаются. Такое, увы, тоже бывает. В результате нередко положительно оцениваются работы, такой оценки недостойные, и в науку попадают люди, которые в ней работать не могут. А иногда не пропускаются и хорошие работы. Так что основная проблема – это повышение уровня научной этики и оздоровление нравственного климата в науке. Естественно, что эта проблема не может быть решена административными средствами. Но соответствующий механизм может способствовать здоровой обстановке, а может мешать ей. Проведенная реформа скорее ухудшила дело. Излишняя регламентация – утверждение темы заранее, в самом начале аспирантского срока, стремление к «выполнению плана» аспирантурой, требование к обязательному «внедрению» результатов, которое чаще всего удовлетворяется добыванием липовых актов о внедрении, – все это не способствует улучшению нравственного климата. Более удобным руководителем аспиранта оказывается не творчески активный ученый, а умелец, способный удачно сформулировать диссертабельную (т.е. гарантированную от неуспеха именно отсутствием новизны) тему. Плохая диссертация – это все же выполнение плана, а творческая неудача сулит неприятности обоим – и учителю, и ученику. Часто узок состав специализированных советов, они назначаются сверху и далеко не всегда туда входят действительно ведущие ученые. Еще хуже обстоит дело с советами ВАКа, это скорее тайные канцелярии, неизвестно, кто в них состоит, решения их практически не мотивируются, их нельзя обжаловать. О громоздкости всей процедуры уже говорилось. Вторая недавняя реформа касалась системы оплаты и переаттестации сотрудников. Реформа тоже была чисто бюрократической. В чем-то, может быть, она и была разумной. Но основная ее направленность, на наш взгляд, вредна. Оценка деятельности научного работника, по сути дела, отдается в руки начальства – состав аттестационных комиссий очень узок, а именно эти комиссии, назначенные начальством и состоящие в основном из администраторов, а не научная общественность, оценивают работу людей в науке. План. Как и всякий человек, научный работник составляет какие-то планы. Но, даже увязнув в конкретной работе, вы весьма приблизительно можете сказать, какие результаты вы получили и когда ее закончите. И что значит – закончите? И не возникнет ли по дороге желание заняться чем-то еще, может быть, более важным – вы сами можете получить неожиданные результаты, либо узнать о результатах ваших коллег, и это может изменить ход работы, иногда радикально. Но вы должны иметь план на пятилетку, с указанием сроков работы, сроков результатов. И уточнять его каждый год, составляя годовые задания. Более того, ваш план должен быть составной частью планов сектора, план сектора – входить в план отдела, план отдела – в план института. Более, планы институтов координируются, есть головные организации и т.д. И все должно быть стройно, логично. И утверждено начальством – на всех уровнях. Конечно, реальная жизнь в эту схему не укладывается и обычно существует независимо от схемы (чаще всего за счет двойной бухгалтерии). В лучшем случае вы платите за это составлением кучи бумаг, не слишком точно отражающих вашу реальную работу, а разумный руководитель смотрит на это сквозь пальцы. В худшем (и для вас, и для науки) действительно работаете по плану, кем-то составленному, а интересующую вас работу делаете в «свободное время», вопреки требованиям руководства. Трудовая дисциплина. Внутренняя дисциплина – важное качество научного работника. Хорошо тому, кто воспитал в себе это качество с детства. А то приходится всю жизнь держать себя за шиворот, бороться с ленью, с разболтанностью. Наука жестока. Не дай Бог, расслабишься на год, на два (мало ли что – болезнь или какие-нибудь обстоятельства) – не факт, что сможешь работать дальше. Но от вас требуют «трудовой дисциплины». А это к научному труду отношения не имеет. Это значит – ходить на работу от звонка до звонка. А в комнатах тесно – метра по три-четыре квадратных и по полстола на нос (стульев и то меньше, чем сотрудников). Телефон все время звонит, кто-то на машинке стучит (хорошо еще, что отдельские машинистки полулегально работают дома – профессиональную машинистку трудно заставить ходить на службу, она цену себе знает). Все время кто-нибудь заходит, приносят какие-нибудь бумаги, чего-то от вас хотят. Разговоры. В таких условиях можно провести семинар (выгнав всех лишних из комнаты), что-нибудь обсудить, делать черную работу – благо, ее всегда много. Но думать или статью писать – на это в таких условиях способны немногие. Поэтому, чтобы работать, на работу лучше не ходить. Работать удобнее дома или в библиотеке (у экспериментаторов все, наверное, иначе, хотя и им нужно думать и статьи писать). Непосредственный начальник это обычно понимает. Но институтское начальство – уже не всегда. Тем более, что из Президиума АН примерно раз в год идут грозные бумаги о дисциплине, отмене всех библиотечных дней, дней работы на дому и т.д. И бдит отдел кадров, бегает с проверками народный контроль, сыпятся выговоры за нарушения. Жизнь, конечно, берет свое. И хотя формально разрешены только отдельные «местные» командировки в другие организации, все равно часть времени люди работают дома или в библиотеке – нужно же работать, за это приходится платить враньем, оформлением мифических командировок, записями в разные журналы и книги – какая работа выполняется вне стен института, кто разрешил, что сделано и т.д. И при всей показной строгости научных работников то и дело посылают на овощную базу, на картошку, на стройку, а то и просто улицу подметать. И, несмотря на заверения с самых высоких трибун, что люди должны заниматься делом, это безобразие и беззаконие продолжается, и конца ему не видно. Вся система этой так называемой «шефской» работы глубоко безнравственна. Прежде всего, людей отрывают от дела, посылая их на работу, которая почти всегда плохо организована, а часто просто бессмысленна (в этом году не раз сотни научных работников нашего института собирали отдельные зеленые картофелины, оставшиеся после комбайновой уборки на полях «подшефного» колхоза). С другой стороны, использование такого бесплатного, поистине невольничьего труда (стоит отказаться от сомнительного эвфемизма «шефство» и называть вещи своими именами), только развращает соответствующих хозяйственников, будь то колхоз или овощная база. Существующее трудовое законодательство разрешает временный перевод на «необусловленную трудовым договором работу… для предотвращения или ликвидации стихийного бедствия,… гибели или порчи государственного имущества» (статья 26 Кодекса законов о труде РСФСР). Видимо, администраторы, посылающие в течение десятков лет миллионы людей «в колхоз» или на овощные базы, считают саму существующую систему производства и хранения сельскохозяйственных продуктов «стихийным бедствием», неизбежно вызывающим «гибель и порчу этих продуктов». Псевдодеятельность. Как и во всех других организациях нашей страны, в научных учреждениях принимаются социалистические обязательства, ведется социалистическое соревнование, существует движение за коммунистический труд, работает народный контроль, проводятся «методологические» семинары. В последнее время много пишут о том, что почти всюду эта деятельность сводится к показухе, к составлению массы бумаг и не имеет обычно почти никакого отношения к реальной работе и жизни людей, якобы принимающих в ней участие. Бессмысленность большей части этой деятельности в научных учреждениях очевидна. Действительно, какие «соцобязательства» может принимать научный работник? Он как уже говорилось, просто должен работать «на полную железку», чтобы не отстать от своих коллег, чтобы его работа имела смысл. И не нужно ему ни с кем соревноваться, набирая в этом соревновании нелепые баллы, которые оценивают казенную бумагу, заказанную вышестоящим чиновником, гораздо выше, чем научный доклад или публикацию… Зачем человеку с высшим образованием, а то и с ученой степенью, политинформация? Он умеет чи ...
bne: ... тать и обычно читает газеты. А вот семинар с обсуждением общественных и философских проблем ему может быть интересен, но семинар действительно добровольный, тематика которого не будет спускаться сверху, а свободно выбираться его участниками, и участие в котором будет не «повышением идейно-политического уровня», как пишут в характеристиках, а реальным удовлетворением соответствующих интересов его членов. Вся описанная выше псевдодеятельность не просто бесполезна, а очень вредна. Прежде всего, она отнимает время и требует составления кучи бумаг. Но главное не в этом. Она создает атмосферу вранья, в которой вынуждены жить люди, занимающиеся делом, и способствует появлению прослойки лиц, которые делом заниматься не могут, но зато с большим рвением занимаются именно этой псевдодеятельностью (например, изобретают шкалу для оценки деятельности результатов соревнований). Международные контакты. Тему эту нельзя обойти, хотя она, конечно, заслуживает более подробного разговора. Существующая система научных контактов нуждается в коренной перестройке. Она обюрокрачена в крайней степени. Создается впечатление, что главная ее цель – ограничивать международные научные связи, а если и разрешать их, то тщательнейшим образом контролировать. Допускаются «официальные» мероприятия – поездки делегаций (чаще всего – научного начальства), официальные контакты научных учреждений. Но нормальные самодеятельные контакты – обмен препринтами, рукописями, оттисками, посылка статей в иностранные журналы, докладов на международные конференции и т.п. – чрезвычайно затруднены. Считается, что вся такого рода деятельность должна осуществляться через «международные отделы», насчитывающие иногда десятки чиновников и изобретающие такие понятия, как «сотрудник, допущенный к работе с иностранцами». В результате в последнее время углубилась изоляция советской науки – крайне мало советских ученых участвуют в международных конференциях (особенно небольших – рабочих симпозиумах, летних школах и т.п., которые сейчас так популярны за рубежом), мало советских статей публикуется в международных журналах, невысок уровень цитирования советских работ. Все это явно не соответствует уровню развития нашей науки, хотя надо сказать, что сама по себе такая изоляция весьма отрицательно сказывается и на этом уровне. Суммируя сказанное, можно сказать, что научный работник в нашей стране живет в искусственно обедненной информационной среде. Ведь большая часть его коллег (членов невидимого колледжа, в который он входит) живет за рубежом. И связи с этими коллегами чрезвычайно затруднены. Он не получает от них препринтов, отчетов и других предварительных публикаций, так как сам ничего не может им послать и не знаком с ними, не встречается с ними на конференциях. Даже статьи из зарубежных журналов доходят до него с трудом и с большим опозданием, а иногда и вообще не доходят – существенная часть научных журналов не поступает в СССР, и средняя «экземплярность» поступивших журналов равна четырем, что явно недостаточно для такой страны, как наша. С книгами дело обстоит еще хуже. Обычно ссылаются на недостаток валюты по приобретению научной литературы. По грубым оценкам, на эти цели тратится около 1 млн. долларов в год. Заметим, что эта сумма в несколько раз меньше стоимости установки импортного оборудования, ржавеющего, по сообщениям газет, на строительных площадках. «Особые» отделы. Можно перечислить еще много «точек», где бюрократические методы управления сталкиваются с самодеятельной жизнью науки. Так почти в каждом научном учреждении есть два отдела – отдел кадров и первый отдел, играющие особую и непомерно большую роль. По-видимому, роль отдела кадров должна быть чисто технической – быть юридическим консультантом администрации и «банком данных» по кадровым вопросам[1]. Должно измениться и положение с секретностью. В условиях, когда провозглашается новое мышление, когда противостоящие военные группировки обмениваются стратегической информацией, само понятие секретности должно быть пересмотрено. Тем более, как об этом неоднократно писали, многие сведения засекречиваются вовсе не по стратегическим соображениям, а из-за эгоистических интересов ведомств, скрывающих пороки своей деятельности, а иногда и преступления против своих сограждан (типа многократных превышений предельно допустимых концентраций вредных веществ в ряде городов, либо использование бутифоса на хлопковых полях). Во всяком случае, в фундаментальной науке секретность, как правило, не нужна. Было бы желательно максимально упростить процедуру использования копировальной техники и сократить до минимума круг статей, на которые до публикации нужно составлять акт экспертизы – и без предварительной экспертизы ясно, что открытая публикация работ по подавляющему большинству тем фундаментальной науки не может угрожать безопасности страны и «нанести вред Советскому государству». Функции администрации. Каковы должны быть разумные функции административного руководства наукой? Зачем оно вообще надобно? Полного ответа на этот вопрос мы не знаем. По-видимому, в рамках любой организации без начальства не обойтись. С другой стороны, ясно, что чаще всего административное начальство не осуществляет никакого научного руководства над подчиненными – как мы уже писали, в фундаментальной науке научный работник, как правило, работает один, либо в команде, лидер которой, если он существует, не обязательно является начальником. Ученый, назначенный на руководящую должность, в основном осуществляет административные функции. Часть из них необходима. Но значительную часть его времени пожирает бюрократическая деятельность и псевдодеятельность. В результате у человека, попавшего на административную должность, на науку остается времени и сил меньше, чем у «рядового» научного сотрудника, а иногда он и совсем перестает заниматься наукой. Это способствует тому, что возникает особый слой научных администраторов. Достаточно часто административные посты занимают люди, которые уже перестали (или почти перестали) заниматься наукой, а иногда и люди, которые ею, по сути дела, никогда не занимались и не знают, как ею занимаются другие. В лучшем случае такой начальник принимает на свои плечи бремя административных забот и способствует научной работе своих подчиненных. В худшем – он делает свою «научную» карьеру (а на самом деле – административную) за счет своих подчиненных, зарабатывая, будучи «на посту», звания, степени и т.д. Совсем худо, когда ему не нужны ни карьера, ни научная работа подчиненных. Такое тоже случается. В чем же должны состоять необходимые функции администрации? Воспользуемся метафорой. Жильцы большого дома зависят от ЖЭКа. В идеальном случае эта организация быстро починит вам протекший кран, запустит вышедший из строя лифт, выдаст нужную справку. А если все идет хорошо, вы ее не замечаете. Вот таким идеальным ЖЭКом и должна быть для научного работника административная структура науки. * * * Итак, перестройка в науке назрела. Что же в первую очередь сделать, чтобы улучшить положение? Наверное, прежде всего, не торопиться с реформами, особенно административными. Нужно осознать, а главное, признать самодеятельную суть науки, всю сложность этого организма, понять, что отношения общества и науки должны строиться на доверии. Но доверие это возможно, только если в науке будут восстановлены присущие ей демократические принципы. А демократия в науке (как, впрочем, и в других сферах жизни) не сводится к проблеме «всеобщих и свободных выборов». Демократия – это, прежде всего, атмосфера, в которой каждый научный работник имеет возможность нормально жить и работать, атмосфера, поддерживаемая нормами научной этики, которые пока постоянно нарушаются и разрушаются административными методами. Упоминавшиеся выше феодальные отношения, иногда способствовавшие сохранению науки в условиях Административной системы, могут быть ситуационно удобны, но вообще-то они науке противопоказаны. Наука – дитя демократии. Можно даже сказать точнее: науку породила демократия древних Афин, выработанная афинянами традиция обсуждать государственные дела и аргументировать принимаемые решения. Именно требование доказательной аргументации и личной ответственности за утверждаемое отличает науку от донаучных и бытовых знаний, хотя последние могут быть очень сложными. Разумная организация науки, при которой её развитие не зависело бы от благорасположения отдельных покровителей, может быть основана только на всемерном развитии демократических механизмов в научном сообществе. Вопрос о выборности здесь не самый главный, хотя система выборности руководителей лучше, чем их назначение сверху. Но главное, чтобы основные решения об организации и финансировании научных исследований демократически принимались самим научным сообществом. Собственно, и в существующих организационных рамках Академии наук есть структуры, которые могли бы отвечать за демократическое принятие подобных решений. Это всевозможные научные и ученые советы, научные общества, комиссии экспертов, семинары и т.д., которые могут стать настоящими советами ученых. Конкретные проблемы научной жизни должны, прежде всего, широко обсуждаться. Нужно сказать, что если проблемы экономики, общественной жизни сейчас широко обсуждаются в печати, то выступлений, посвященных состоянию дел в науке, крайне мало. Да и негде обсуждать. «Литературка» и другие газеты и журналы не могут уделять этому много места, у них другие проблемы. Науке нужны свои издания для обсуждения её общих проблем (например, газета «Наука», создать которую предложила недавно в газете «Правда» группа академиков). Причем эти издания должны быть общественными, независимыми от «министерств», управляющих наукой – Президиума АН, ГКНТ. Только в результате широкого и открытого обсуждения можно найти путь необходимых изменений. [1] Один из авторов высказал это мнение на собрании в своем институте. В ответ последовал эмоциональный монолог о том, что «задача отдела кадров – стоять на страже…». По-видимому, это отголоски тех времен, когда в буквальном смысле под стражей организовывались научные учреждения-шарашки, где работали Туполев, Королев, Тимофеев-Рессовский. Надо сказать, что слой людей, испытывающих ностальгию по тем временам, не так уж мал и безобиден. 04 сентября 2008, 09:20 Владимир Борщев Юлий Шрейдер http://www.polit.ru/science/2008/09/04/borshev_schreider.html
bne: 15 сентября 2008 Проект "Типовая методика оценки результативности научных организаций государственного сектора в Российской Федерации" Целью проведения оценки результативности научных организаций государственного сектора является увеличение вклада сектора науки в рост экономики и общественного благосостояния. Проведение оценки результативности научных организаций государственного сектора позволяет повысить эффективность управленческих решений в сфере науки, за счет чего обеспечивается решение следующих задач: повышение эффективности механизмов стратегического и оперативного управления в сфере науки; повышение эффективности бюджетных расходов в сфере науки; повышение вклада сферы науки в рост конкурентоспособности национальной экономики. Оценка результативности научной организации производится на основе перечня показателей результативности (приложение № 1 к настоящей Методике). Оценка результативности научной организации производится в следующие этапы: определение референтной группы научной организации; определение балльной оценки показателей; подсчет интегрального значения результативности организации; формирование оценочного заключения. Референтной группой научной организации считается группа научных организаций, имеющих сходные цели деятельности и осуществляющих деятельность в сходных условиях (прил. 4). Референтная группа научных организаций формируется на основе сходства одного или ряда следующих базовых признаков: цели и вид научной деятельности (фундаментальные исследования, прикладные исследования, разработки, проектно-конструкторская деятельность, опытное производство); профиль научных исследований; требования к уровню результатов научной деятельности; виды финансирования, формы собственности. Референтная группа для оцениваемой научной организации избирается на основе типовых референтных групп, утверждаемых в составе настоящей методики. При невозможности отнесения конкретной научной организации к одной из типовых референтных групп, референтная группа определяется экспертно. Для каждого направления оценки результативности устанавливается относительный вес направления, исходя из особенностей деятельности научных организаций данной референтной группы. Типовые веса направлений устанавливаются в составе настоящей Методики. Уровень средних значений показателей определяется исходя из избранной референтной группы. С целью установления балльной оценки состояния показателей научной организации каждому из показателей присваивается балл в соответствии со следующими условиями: один балл присваивается, если состояние данного показателя научной организации ниже среднего по референтной группе. два балла присваивается, если состояние данного показателя научной организации отражает среднее значение показателя для референтной группы. три балла присваивается, если состояние данного показателя соответствует среднему значению среди наиболее успешных научных организаций референтной группы (наиболее успешные 5-10% организаций). четыре балла присваивается, если состояние показателя соответствует значению наиболее успешных научных организаций (наиболее успешные 5-10% организаций) по данному показателю в России. пять баллов присваивается, если состояние показателя соответствует среднему значению показателя лучших организаций-эквивалентов в ведущих странах мира. При анализе состояния показателя для выбора соответствующего балла допустимые отклонения значения избираются исходя из масштабов и специфики каждого отдельного индикатора, а также, среднего значения и разброса соответствующего целевого ориентира. Допустимые отклонения не должны превышать 5-10% от среднего значения. При выявлении значительного разброса значений показателей по одному направлению оценивания эксперт дает дополнительное пояснение. Сумма баллов по отдельному направлению оценки результативности научной организации вычисляется по следующей формуле: S гр = (Sпок / Sмакс) * 10, где S гр – сумма баллов по данному направлению оценки, от 1 до 10 Sпок – сумма баллов по показателям Sмакс – максимальная сумма баллов по данному направлению оценки Сумма баллов по отдельному направлению оценки пересчитывается с учетом веса данного направления оценки. Сумма баллов по всем направлениям оценки суммируется. Итоговая сумма считается интегральным показателем результативности научной организации. Научная организация считается набравшей минимальные показатели, если сумма баллов по группе составляет ниже 3. На основании анализа предложенных групп показателей экспертом выносится суждение по каждому из критериев. При вынесении рекомендации об отнесении научной организации к первой группе первоочередным критерием следует считать ресурсную несостоятельность научной организации. По направлениям естественных и технических наук основным критерием ресурсной несостоятельности является наличие минимального балла по кадровому показателю ресурсов, показателям необходимого оборудования, машин, сооружений. Если по данным показателям научная организация имеет минимальный балл, организацию следует считать имеющей минимальный балл по всему блоку показателей ресурсов. Если при удовлетворительном уровне материально-технических, кадровых и интеллектуальных ресурсов организация имеет минимальный балл по финансовым, организационным и/или иным показателям, в отношении научной организацию следует рекомендовать проведение реструктуризационных мероприятий. В случае, если научная организация отнесена к первой категории и при этом располагает рядом ключевых ресурсов (например, кадровыми при несостоятельности материально-технических или наоборот) на удовлетворительном уровне, следует рекомендовать перевод таких ресурсов под управление других научных организаций. Для организаций в области гуманитарных наук основным критерием ресурсной несостоятельности следует считать недостаток кадровых ресурсов. Если по данным показателям организация имеет минимальный балл, по всему блоку ресурсов организацию следует считать имеющей минимальный балл. Если при наличии удовлетворительных кадровых и интеллектуальных ресурсов организация имеет минимальный балл по финансовым, организационным и/или иным показателям, в отношении научной организации следует рекомендовать проведение реструктуризационных мероприятий. К числу основных случаев, при которых необходимо в отношении научной организацию рекомендовать проведение реструктуризационных мероприятий, относятся: недостаточность кадровых, материальных ресурсов при среднем уровне демонстрируемой научной результативности; недостаточность финансовых ресурсов при среднем уровне демонстрируемой научной результативности; несоответствие располагаемых ресурсов и демонстрируемой научной результативности; частичная утрата научного профиля: для академического сектора: высокая доля непрофильной деятельности; для ведомственных научно-исследовательских организаций и государственных научных центров: высокая доля непрофильной деятельности, низкий уровень коммерциализации результатов, недостаточная связь с реальным сектором. http://www.strf.ru/organization.aspx?CatalogId=221&d_no=15490
bne: В Гарвардском университете вручена Шнобелевская премия В Гарвардском университете состоялась 18-я церемония вручения Антинобелевской премии, которая также называется Гнобелевская или Шнобелевская. Премия присваивается за самые сомнительные научные достижения. Главным таким достижением стали исследования Деборы Андерсон из лаборатории по контролю рождаемости Медицинской школы Гарварда. Она получила Анитнобелевскую премию по химии за попытку доказать, что напитки "Кока-кола" и "Пепси" могут использоваться в качестве средства контрацепции. Стоить отметить, что еще одна Антинобелевская премия по химии досталась тайваньским исследователям, которые провели похожие эксперименты и выяснили, что ни "Кока-кола", ни "Пепси" спермицидными свойствами не обладают. Награду в области питания получили двое ученых из Италии и Великобритании, которые пытались доказать, что еда тем вкуснее, чем приятнее звуки, издаваемые при ее поглощении. Для этого при помощи электроники Максимилиано Зампини и Чарльз Спенс модифицировали звук хруста картофельных чипсов, чтобы создать у грызущего их человека ощущение большей "свежести и хрусткости", чем есть на самом деле, передает Associated Press. Премия в области биологии досталась троим ученым из Франции, которые выяснили, что блохи, живущие на собаках, прыгают выше тех, что обитают на кошках. Антинобелевкую премию мира получила Швейцарская федеральная комиссия по этике в биологии, которая выразила мнение, что "растения обладают достоинством". Согласно выводу комиссии, причинение вреда растениям является "морально недопустимым". Премия в области медицины была присуждена Дэну Эрайели из университета Северной Каролины. Ученый продемонстрировал, что более дорогое лекарство действует более эффективно, чем дешевое. Он выдал двум группам добровольцев одинаковые плацебо (вещество, используемое в качестве лекарственного средства, положительный лечебный эффект которого связан с подсознательным психологическим ожиданием пациента) в виде болеутоляющих средств. Первой группе ученый сообщил, что дает им лекарство по цене 2,5 долл. за таблетку, а второй - по 0,1 долл. При этом добровольцы, принявшие более дорогостоящее лекарство, менее болезненно реагировали на пропускаемые через них небольшие разряды тока. По мнению ученого, это доказывает, что цена влияет на ожидания пациентов - чем дороже лекарство, тем большего эффекта от него ждут. Антинобелевская премия была учреждена журналом "Анналы невероятных исследований" в 1991г., но благодаря абсурдности материалов она вскоре приобрела популярность и среди людей, далеких от науки. Выступление кандидатов должно длиться не более минуты. Если регламент не соблюдается, на сцену выходит девочка, которая говорит: "Пожалуйста, прекратите, мне скучно". Лауреатам премии достается медаль из фольги или пластиковые клацающие челюсти. 03 октября 2008г. http://top.rbc.ru/society/03/10/2008/250098.shtml?permanent
bne: Настоящая общественная наука может существовать только в виде оазисов» Беседа с Игорем Коном о судьбах отечественной социологии и творческом пути ученогоНачиная цикла видеобесед с классиками – учеными, деятелями культуры, общественными деятелями, ставшими национальным достоянием, – мы поговорили с Игорем Семеновичем Коном, человеком, который занимается социологией все 50 лет, что она существует в нашей стране (после фактической приостановки ее существования в 1920-е годы), а также работал в сфере методологии истории, социальной психологии, антропологии, сексологии и др. Беседовала Любовь Борусяк. Любовь Борусяк: Игорь Семенович, в этом году российская социология отмечала свое официальное 50-летие. А Вы ведь социологией начали заниматься даже чуть раньше, чем полвека назад. Многие люди моего и более старших поколений прекрасно помнят первые книги, которые мы очень любили и читали, многие даже еще в школьном возрасте. Я, например, помню Ваши замечательные книги 60-х годов. Поэтому Ваше мнение о состоянии российской социологии особенно интересно. В юбилейном году подводят итоги, много говорят о состоянии российской социологии. И большинство из этих высказываний носит совсем не юбилейный характер, звучит очень много критики, говорят о кризисе российской социологии. И у кого, если не у Вас, человека, занимающегося социологией всю жизнь, спросить, почему ситуация столь безрадостна, а юбилей несколько напоминает похороны науки? Игорь Кон: Это серьезный вопрос. Очень большое впечатление произвела на меня статья Льва Дмитриевича Гудкова на эту тему. Л.Б.: У нас на «Полит.ру»?[1] И.К.: Да, и она вызвала у меня сильную эмоциональную реакцию, причем я с Гудковым одновременно практически во всем согласен, и в то же время не согласен. Я думаю, что там многовато эмоций, потому что наша сегодняшняя социология такова, какой и должна быть, а другой, собственно, быть и не может. Для того чтобы понять состояние нашей социологии, точнее, как надо относиться к этому состоянию, надо все-таки сравнивать современную ситуацию и то, что было. Л.Б.: Когда было? С чем надо сравнивать? И.К.: В позднесоветские и послесоветские времена. Л.Б.: То есть, скажем, 25 лет назад? И.К.: Да. Но лучше все-таки 20 лет назад, считая с 1988-го года, а это не такой уж большой исторический срок. Если сравнивать то, что мы видим сейчас, и то, что было тогда, различия огромны. Появилось много профессиональных людей, выходит много книг, есть статьи, написанные вполне на уровне мировой науки. Вот сейчас я прочитал материалы по молодежным культурам, чем я сам когда-то занимался, и они мне очень понравились. Когда смотришь разные сборники, знакомишься с массой вполне профессиональных исследований. И, скажем, в моей книге «Мужчина в меняющемся мире» многие разделы построены только на иностранном материале, а здесь удалось использовать отечественные данные, и они нисколько не хуже. Есть теоретические книги, статьи того же Гудкова или, допустим, Бориса Дубина. Л.Б.: Это многолетние соавторы. И.К.: Да, конечно. Если взять сексуальность, гендерные сюжеты, которые меня интересуют, могу выделить Анну Темкину, Елену Здравомыслову и так далее. Л.Б.: Гендерные исследования сейчас действительно очень заметны, а ведь совсем недавно таких исследований… И.К.: Да, конечно, таких исследований вообще не было, так что даже сравнивать с тем, что было раньше, невозможно. Вот в медицине ни черта такого уровня нет. То, что они пишут о гендере, очень плохо, не лучше, чем было 30 лет назад. Они никуда не продвинулись, а то, что делают социологи, та же Темкина, это современный уровень разговора. Это действительно квалифицированные исследования. И по многим другим вопросам то же самое. Я вижу массу интересного, мне просто некогда это читать. Непросто достать эти книги, приходится искать информацию в Интернете. Было бы больше времени, очень многое надо было бы почитать. Поэтому ни о какой бедности нашей науки говорить не приходится. Да, выражается тоска по поводу состояния социологической теории. Но, по-моему, это вообще неправомерно, потому что «талант – единственная новость, которая всегда нова». И потому рождается теория или не рождается – это, извините, ни от властей, ни от политических ситуаций не зависит. Яркие теоретические идеи, в общем, везде и всюду редки. Этому можно огорчаться, но это так. О кризисе мировой социологии разговаривают не первое десятилетие. На самом деле идея, что наука находится в кризисе, - это общее место. Это, так сказать, постоянное ее состояние. Л.Б.: Любой науки? И.К.: Любой, да. То же самое говорят и про физику, и про все прочее. Каких-то глобальных теорий, которые бы все охватывали, сегодня нигде нет, и их никто уже не создает. Поэтому и философская ориентация сменилась. Вместо того, чтобы первичным был порядок, первичность теперь и в хаосе. Из этой философской теории вытекают и некоторые практические вещи. Поэтому если сравнивать, что есть сейчас, с тем, что было, я вижу громадное движение вперед. Более образованные люди в социологии, более профессиональные вещи они делают. Это интересно и заслуживает внимания. Теперь, если говорить о теории, то когда-то, в незапамятные времена я занимался западной социологией, и я был одним из главных источников информации о нашей стране для западной социологии в течение очень многих лет. Л.Б.: Ваши книги там переводились, как известно. И.К.: Так вот, когда в 1988 году я впервые оказался в Соединенных Штатах, для меня во многом это знакомство оказалось разочарованием. Потому что я хорошо знал американскую социологию, насколько это было в те времена возможно. Но я читал самые лучшие вещи, а когда я познакомился с массовой продукцией, то оказалось, что она совсем не так хороша: массовая она есть массовая. Л.Б.: Но ее просто очень много. И.К.: Да, этого всего очень много. Но уровень-то оказался гораздо ниже тех классических произведений, которые я читал, и казалось, что там все работы. Я помню, как оказался в Беркли на встрече с аспирантами-социологами. Я просто смеялся над тем, как пишутся американские социологические диссертации. Они пишутся в точности так же, как писались в Советском Союзе. В Советском Союзе в первых строках обязательно был марксизм-ленинизм и последний пленум. А если это была не социология, а психология, то обязательно была ссылка на теорию деятельности. А дальше делали, что и как умели. В Америке этого нет, но я увидел там очень наглядно, что ни одна диссертация там не пишется без обязательной ссылки на какого-нибудь заумного француза или постмодерниста. Л.Б. А почему именно француз? И.К.: А мода была французская. Либо Деррида, либо Лиотар, либо Бодрияр, либо еще кто. Л.Б.: Но у нас они тоже хорошо известны. И.К.: Да, но это было гораздо раньше. Если не было подходящего француза, находили старого немца. Естественно, ни французов, ни немцев они никогда не читали в оригинале, а читали в плохих и упрощенных английских переводах. Дальше выстраивалась теория, очень модерная. А потом шла работа с обычными стандартными способами, со стандартной статистикой и так далее. Якобы практическая часть имела какое-то отношение к теории, которая описывалась в начале. Но на самом деле связь означала только «ритуальные приседания» в начале и в конце. Л.Б.: Для видимости научности? И.К.: Да, к тому же в науке тоже действует мода. Ученые советы, которые оценивают эти диссертации, предъявляют в Америке строгие технические требования. Если у него плохая статистика и он не тот коэффициент поставит, диссертацию забодают. А если там просто нет связи между теорией и эмпирикой, этого совершенно никто не заметит и это никого не волнует. И действительно, теорий очень много, каждая теория в одном случае подтверждается, в другом не подтверждается и так далее. Все зависит от угла зрения. На самом деле, к этим вещам можно было отнестись более спокойно, но я был сильно разочарован средним уровнем работ. Вернемся к разговору о нашей социологии. Повторяю, если вспомнить, откуда мы идем, с какого уровня, то прогресс несомненный. Это было за здравие, а теперь за упокой. Потому что если сравнить то, что у нас есть, с тем, что нам нужно, картина, конечно, совершенно отвратительная. Масса работ вообще ни на что не похожа, никакого отношения к науке не имеет. Масса дребедени, которая просто откуда-то вырвана, цитаты и сноски откуда-то стянуты, много просто самодеятельности. Нет даже нормальной для американской диссертации приличной статистики и осмысленного оформления, чтобы одно из другого вытекало. Конечно, картина очень грустная. А почему она такая грустная? Я думаю, что ничего другого и быть не могло. Все было заложено, сложилось еще при советской власти. Л.Б.: Мне кажется, что сильные кадры из вузов в какой-то момент начали еще и очень активно выживать. Я это в 70-ые годы сама наблюдала. И.К.: Это другая сторона дела, потому что, с одной стороны, люди сами уходили в исследовательские учреждения, потому что хотя там платили немного меньше, но там были условия для научной работы. А вторая сторона заключалась в том, что это было очень выгодно партбюрократии, потому что таким путем они без скандалов и репрессий обеспечивали, чтобы люди, которые вызывали тревогу, могли отравить сознание студентов, из вузов уходили. А освободившиеся места занимали второстепенные и третьестепенные люди, во всяком случае, не особо творческие. И когда в конце советских времен наконец стало создаваться социологическое образование, то в силу сложившегося положения вещей там оказались не лучшие кадры, не самые яркие, так скажем. И они уже не хотели других туда пускать, даже в качестве заместителей. Это было нежелательно, потому что они бы не выдержали конкуренции. И в результате оказалось, что подготовка кадров, то, от чего зависит завтрашний день науки, сосредоточена в руках людей из позавчерашнего дня. А люди, которые делали науку, они кадры не готовили. Могли воздействовать только на тех, кто с ними непосредственно работал, а таких было немного. Понятно, что это оказывало отрицательное влияние и на интеллектуальный уровень работающих социологов. У нас даже было такое понятие: работающий социолог - тот, кто что-то исследует, а не просто разговаривает. Но мне хочется еще обратить внимание на то, зачем нужно преподавание. Помимо того, что общение преподавателя со студентами интересно для обеих сторон, а работающий ученый может дать студентам то, чего не может дать школьный преподаватель повышенного типа, представления и взгляды о данной области знаний в целом бывают только у того, кто читает общий курс. Как только человек перестает читать достаточно большой курс дисциплины, он уходит в специальные разделы. У него уже нет стимулов следить за литературой, поскольку это утомительно, в особенности, если имеются в виду не случайно попавшиеся под руку учебники, а иностранная литература, профессиональные журналы. До тех пор, пока я читаю курс, я слежу за литературой, потому что, хотя никто меня не контролирует, мне стыдно: как же так, я дам студентам что-то вчерашнее, хотя уже появилось что-то новое и интересное. Если я общего курса не читаю, я отвечаю за свой предмет, знаю детали, а вот общего я уже не отслеживаю. Л.Б.: Игорь Семенович, мне кажется, что Вы идеалист. Сейчас, насколько я знаю, социологических факультетов в России 120 штук. И кто там только не читает, особенно в провинциальных вузах, да и в московских тоже. И что-то я сильно сомневаюсь, что эти преподаватели в массе своей такие, как Вы только что говорили: отслеживают все новое, имеют общий взгляд на науку и пр. Наверно, есть буквально единицы факультетов, где работают самые-самые лучшие специалисты. И.К.: Я говорю о настоящем уровне. Л.Б.: Но их очень мало... И.К.: Я не говорю о ремесленниках, я говорю, что в любой серьезной науке самый сильный ученый сохраняет определенный общий уровень до тех пор, пока на это есть спрос, потому что очень велик соблазн уйти в свою узкоспециальную область. К тому же не все же гении, не все, уходя в глубину, там что-то накапливают. Но если ты серьезный человек, ты – профессионал, и у тебя есть чувство ответственности, то пока ты читаешь курс, у тебя есть моральные обязанности. Это означает интеллектуальную потребность быть на должном уровне. Это обстоятельство сказывается на работе, отвлекает от собственной научной деятельности, но реально уменьшает ремесленность науки. Вот откуда этот отрыв академической науки, хотя и она на самом деле бывает не так уж сильно академической, потому что большинство социологов все-таки работали в прикладных сферах, а не в академии. Л.Б.: Это называлось «отраслевая социология». И. К.: Да, индустриальная социология и так далее, где, может, и не знали теории, а шли от практики, от потребителей. А уровень их запросов был не особенно высокий, и это нормально. Но приличного базового образования не было, и все это обернулось вот таким исходом интересных, значительных людей из вузов, их «посерением». И к этому добавлялась еще и кадровая политика, в том числе еще и национальная, пятый пункт и так далее, и так далее. Л.Б.: И все это работало примерно до 1987 года. И.К.: Да, все это работало. А дальше, когда уже все места заняты, идет производство серости. И выхода из этого положения не бывает. Читайте закон Паркинсона и тому подобные вещи. Л.Б.: Но все-таки в конце 80-х открылось много социологических организаций. И.К.: Теперь пойдем дальше. Вот пришли 90-е. Открылись двери для чего-то нового. В частности, появились возможности для стажировок в заграничных университетах. С Запада стали приходить новые идеи. Студенты, молодые ученые начали ездить в зарубежные университеты, где они не из вторых или третьих рук получали информацию. Но когда мы стали в большом количестве посылать молодых людей за границу учиться социологии, мы сразу же столкнулись с трудностями. Я помню, как мы обсуждали с Ядовым, надо ли посылать туда людей и как правильно это делать, чтобы был максимум пользы. Я был тогда в Гарварде. Дело в том, что если бы социология была монолитной наукой с общей теорией, было бы все ясно. Они бы поехали учиться, потом вернулись уже светочами мысли и отцами будущей русской демократии. Но на самом деле западная социология никогда не была единой: разные школы, разные уровни, в том числе вполне провинциальные. Мы обсуждали вопрос, как бы сделать так, чтобы в результате таких стажировок получить не техников, а лидеров с каким-то серьезным теоретическим зарядом. Но сделать это было невозможно. Был у меня разговор с американским другом и коллегой, человеком очень высокого теоретического уровня и широкого диапазона интересов. Его основная специальность - социология и сексуальность. И была идея по государственной линии отправить в его университет аспирантов, посадить их на пару недель с той группой, где он работает. И они бы получили знания самого высокого теоретического уровня. Это, конечно, оказалось утопией, потому что никакие американские организации не стали бы это финансировать, а у нас вообще не было денег. К тому же там отношения ученых друг с другом не мягче, чем у нас. С какой стати кто-то будет заниматься с нашими ребятами, обучать их американской социологии и пр. Тем не менее, тогда многие молодые люди учились в той же Америке по разным грантам. Они там учились, а потом одни возвращались, а другие не возвращались. Л.Б.: А многие не возвращались? И.К.: Я не скажу, что остались самые умные в интеллектуальном смысле, но умные в житейском смысле оставались. Но в любом случае они там что-то получали. Вообще говоря, во многих американских университетах междисциплинарные интересы, что нам прежде всего требовалось, совсем не поощрялись. Л.Б.: Специалист подобен флюсу, но кое в чем разбирается глубоко. И.К.: Да, и там нацеливают на то, что надо заниматься своим конкретным делом. Там аспиранты очень серьезно загружены. Там аспирантура, так сказать, - университет повышенного типа. Один случай, он касается, правда, не социологии, а антропологии. У нас был парень с блестящей головой и великолепным английским, он только недавно закончил университет. Я ему дал рекомендацию, и он поступал в Гарвард и Стэнфорд. И его взяли в оба университета, он выбрал Стэнфорд, он был первым. Л.Б.: По рейтингу смотрел. И.К.: Все было великолепно. Но у парня была теоретическая голова. Он не только умел проводить исследования, интересовался ими, занимался северными народами, но у него (повторяю) была теоретическая голова. Я ему сказал, как надо будет использовать время для того, чтобы заниматься теорией. Слава Богу, в Стэнфорде есть такая возможность, там очень интересные специалисты. Я не сомневался, что такая теоретическая подготовка поможет ему состояться как ученому. Он действительно вполне состоялся. Но когда я его встретил в Стэнфорде, он мне сказал, что из этих планов ничего не вышло, несмотря на то, что там существуют наибольшие междисциплинарные связи среди всех американских университетов, которые я видел, а я их много видел. И, тем не менее, не поощряют, когда аспиранты не только занимаются своей темой, но смотрят по сторонам. Л.Б.: Делай свое дело, но делай глубоко. И.К.: Правильно, если ты хочешь смотреть по сторонам, тебе создадут не самые благоприятные условия. Поэтому он сказал, что от общетеоретической подготовки пришлось отказаться, чтобы выжить. Он сейчас там работает в хорошем университете. О том, чтобы возвращаться в Россию, для такого парня просто речи быть не могло. Но это одна половина дела. Потому что, с одной стороны, в 1990-ые годы открылись двери, появилось много нового, стали переводиться книжки и так далее. Появились молодые люди - талантливые и получившие образование. Но этим молодым людям было очень трудно на своих кафедрах в университетах, потому что публика, которая там была, гораздо старше их по званиям, по рангам и так далее. Эти оставшиеся с советских времен преподаватели оказались в безвыходном положении, они в этом не виноваты. Профессора не обучаемые, обучать можно школьников и студентов, максимум, аспирантов, профессоров уже поздно. Оказалось, та идеология, которую они учили и их в свое время ей учили, уже не годится. Надо модернизироваться. А в чем состояла модернизация? В том, чтобы освоить несколько иностранных слов. Мои американские коллеги говорили, что в России надо прежде всего интересоваться «девичьей фамилией» ученого, преподавателя. То есть чем он занимался до 1990-го года, потому что если после 1990-го года он называет себя политологом, то 99% за то, что он был преподавателем научного коммунизма, и с тех пор только обогатил свои знания несколькими иностранными словами, не особенно разбираясь в их смысле. С социологами было немножко полегче, но в целом то же самое. Л.Б.: Но ведь других «писателей» у нас просто не было, откуда еще им можно было взяться? Только переквалифицироваться из научного коммунизма и пр. И.К.: Такая ситуация открыла дорогу для перелицовывания старого. И при этом рухнули все старые критерии, потому что в Советском Союзе были довольно строгие критерии, не столько интеллектуальные, сколько идеологические. И все это рухнуло, а ничего другого на свет не появилось. А поскольку все эти новые идеи шли с Запада, то далеко не всем это нравилось по самым разным причинам: и теоретическим, и экономическим, и так далее. К тому же это было все плохо переварено, и поэтому возникший плюрализм, без которого не может существовать никакая наука и культура, был понят просто как вседозволенность. В такой ситуации можно писать любую чепуху: такова, мол, моя точка зрения. Разве я не имею право на свои идеи? А раз имеет, то самодеятельности в науке оказалось гораздо больше, чем чего-то профессионального. А когда пошел откат, возвращение к славному советскому прошлому, стали говорить, что у нас все было хорошо, но американцы и иностранцы нас сбивали с толку и так далее, и это сразу же обрело под собой идею и базу. И профессора научного коммунизма, которые стали докторами социологических или политологических наук, радостно начали движение назад. И это было очень заметно. Л.Б.: На третьем Социологическом конгрессе, Вы имеете в виду? И.К.: Да. Теперь как-то забывают, о том, что одним из источников советской социологии был научный коммунизм, теперь они опять наступают, и их очень много. Так что сложившаяся в социологии ситуация не могла быть иной, потому что уволить этих людей было невозможно. Во-первых, им все-таки есть надо. Из вузов в Академию наук уходили люди, которые могли работать, а те люди, которые заведомо ничего не могли, никуда не уходили. И именно они оказались в большинстве. Когда потребовалось, произошла мимикрия, а потом мимикрия оказалась ненужной, начался откат. Только теперь вместо марксизма-ленинизма говорят о наших национальных традициях и прославляют самодержавие. Л.Б.: Как Вы, конечно, знаете, сейчас при соцфаке МГУ создан Центр консервативных исследований, где работает Дугин и подобные ему по взглядам люди. И.К.: Да, конечно. Но соцфак МГУ - это только такая зримая, всем заметная картина. Когда там возник скандал, я ни одной секунды не сомневался, что какие бы плагиаты и другие нарушения там ни обнаружат, ничего не изменится, потому что это в русле господствующей идеологии. А потому никого там не сменят, никакие скандалы не помогут, это такая крепость. Л.Б.: А как же репутация? И.К.: Репутация не имеет никакого значения, потому что изнутри там изменить ничего невозможно, это сплошной монолит. А снаружи тоже не изменишь. Во-первых, для этого нет юридической базы, а во-вторых, это не имеет смысла: можно сменить декана, но нельзя сменить весь профессорско-преподавательский состав. Для этого нужно учреждение закрыть и снова открыть. А как раз это при демократическом и либеральном, хоть сколько-нибудь законном порядке сделать невозможно. Потому что где взять критерии, годится он или нет? Что, если он будет цитировать Гидденса – он годится, а Бурдье – не годится? Или наоборот? Как только вы признаете плюрализм, автоматически теряются критерии. И побеждают те, на чьей стороне сила. Поэтому мы имеем то, что мы имеем, - вот эту картину общей социологической серости, в которой тонут отдельные вкрапления серьезной науки. То, что я сейчас говорю, вполне совпадает с тем, что говорит Гудков, другие интересные люди. Эта серость господствует в социологии, и дальше будет только хуже. Но в чем я вижу спасение? Настоящая общественная наука может существовать только в виде оазисов. И это относится не только к социологии, просто она нам с Вами ближе. Да и к тому же она у нас создавалась, как говорится, на пустом месте, потому что о том, что была социология в России, мы узнали после того, как создали свою. И только потом стали искать исторические корни, но на самом деле она не оттуда росла. Близкое положение и в других науках: я хорошо представляю ситуацию в психологии, в истории. Да, там есть вещи новые, современные, но этого очень мало, общая масса очень серая. И вот это новое, оно должно где-то инкапсулироваться, во многих местах ему просто ход закрыт, потому что там современную науку не понимают и не хотят понимать. Л.Б.: Но в психологии, тем более, в истории были научные школы, они все-таки более развиты были в СССР, чем в социологии.. И.К.: Да, практически не было никакой социологии, там все было уничтожено. Л.Б.: Просто чистое поле. И.К.: Да, но в тех науках, которые не уничтожили, там шла деградация, потому что они были оторвана от мировой науки. Скажем, в психологии последним энциклопедически образованным человеком был Сергей Рубинштейн. Поэтому он и стал главной жертвой кампании против космополитизма. А после того, как Рубинштейна морально и интеллектуально уничтожили, психологам стало ясно, что иностранную литературу читать не надо, от этого одни неприятности. И большинство из них читать перестали. Создавались психологические школы. Казалось, что это вроде бы продолжение традиции, а на самом деле это было сплошное эпигонство. Люди просто не замечали того, что сделали их учителя, которые были хорошими учителями. И то же самое в истории, потому что были сильные области (медиевистика, востоковедение и пр.), а, скажем, история России выглядела довольно тоскливо. Л.Б.: Но все-таки это было, и не могло не сказаться на уровне науки. И.К.: Так кажется до тех пор, пока вы не входите в конкретную область. Изнутри все выглядит по-другому. Когда мы начинали заниматься социологией в Ленинградском университете, у нас были дружеские отношения с психологами, мы уважали их за то, что они ставят эксперименты. Мы у них учились статистическим методам, которыми они пользовались, и так далее. Но когда нам понадобились психологические методы, хорошие методики, то оказалось, что у них ничего нет. Оказалось, что социальную психологию они знают очень слабо, если вообще знают. Об этом Ядов может рассказать куда подробнее, поговорите с ним. Л.Б.: Как же методов нет, когда психология основана на экспериментах, когда и статистика в свое время развивалась во многом именно по запросам психологов? И.К.: Психологические методы - это не только методы статистического анализа. Если говорить об отечественной социальной психологии, то бесценный вклад в ее развитие внесла Галина Михайловна Андреева, вообще говоря, социолог по происхождению, философ. Но когда в Московском университете ей стало совсем неуютно на философском факультете, там стало совсем невозможно работать, она ушла на психологический. И она создала лучшую в стране кафедру социальной психологии, профессиональную, замечательную. Очень важный вклад в социальную психологию внес Ядов и его школа. Они очень хорошо решали задачи изучения удовлетворенности трудом, мотивацией и пр. так далее, устанавливались контакты и так далее. А психологи многого из этого не умели. Так что в психологии все хорошо казалось, пока нам от них ничего не требовалось. Л.Б.: Игорь Семенович, но все-таки в чем надежда для нашей социологии? И.К.: Если говорить о том, какие шансы на выживание сегодня. Общество все больше и больше развивается на советский лад. При этом, чтобы социология не выдавала вещи, не угодные властям, не требуется никаких репрессий. Гораздо проще и надежнее, да и менее скандально использовать финансовые рычаги. Потому что по мере того, как идет консолидация страны, выстраивается вертикаль власти не только в политике, но и в науке, да вообще везде и всюду. И главный вопрос, кто распределяет гранты, деньги. Молодым людям надо существовать, им надо делать карьеру, для этого нужны деньги, возможности. Поэтому совершенно естественно, что громадный процент молодых людей будет работать там, где есть деньги и возможности для продвижения. Они понимают, что есть запретные темы, которых не надо касаться. В большинстве своем они политически не ангажированы, на кухне могут рассуждать как угодно, но в профессии знают, чем заниматься следует, а чем - нет. Ни один ваковский журнал не возьмет статью, посвященную, допустим, гомосексуальности. Это будет вполне научная статья, но ее нигде не возьмут. Соответственно, зачем кафедре этим заниматься, если это опасно и неперспективно. И таких запретных тем сейчас уже немало. Л.Б.: Игорь Семенович, мы видим, насколько печальны результаты такой самоцензуры. Если посмотреть на телевидение, на СМИ, с которыми это уже произошло, мы видим, что такие политически-финансовые рычаги действуют давно, результаты проявляются очень быстро. Идет общая деградация, и деградация сотрудников в том числе. Такие результаты неизбежны везде, а в науке - тем более. Это ведет не просто к ограничению сферы исследований, но обязательно и к их качеству, причем даже в «разрешенных» областях. И.К.: Это верно, поскольку здесь действует объективная логика. И все зависит от начальства, которое, мне кажется, не очень понимает последствия ситуации. Я совсем не уверен, что наши главные начальники хотят возвращения, так сказать, советской реальности. Они хотят, чтобы в стране была власть, был порядок, и не делалось ничего опасного для стабильности. Но одновременно они хотят, чтобы была и эффективность, и, в общем, понимают, что равняться надо на западные стандарты, это полезно для практики. Я, скажем, ничего не понимаю в экономике и не берусь ее оценивать. Но, сколько я помню Кудрина на должности министра финансов, у него все время очень сильная оппозиция. Кстати, его оппоненты почему-то больше не вспоминают, как они все возмущались таким большим Стабфондом, что такие деньги пропадают, надо вкладывать их в экономику, помогать неимущим и пр. Где бы мы сегодня, в кризис, были без этих денег, не говоря о завтрашнем дне. И тот же самый Путин, от которого зависит принятие решений, он ведь держался - и Кудрина сохранил, и деньги Стабфонда не разбазарил. Благодаря этому мы пока и живем. Это один пример, а вот другой. Вы спрашиваете, что делать для выживания настоящей социологии? Давайте рассуждать. Если очень сильно упрощать, то кажется, что государству на самом деле наука не нужна, ему нужна идеология, пропаганда и восхваления, и все у нас идет сверху. На самом деле, сегодня, как и раньше, как и всегда, не все идет сверху. Каждый человек, в том числе и молодой, сам принимает решения. Вот молодой человек, который хочет идти в социологию, но желает осмотреться, понять, что даст ему социологический факультет. Ему необходимо выбирать, чего он хочет: делать карьеру любой ценой - или у него есть интеллектуальные интересы, и он делает свой интеллектуальный выбор, совершенно не обязательно политический. Вообще идея, ч ...
bne: ... то социолог - это человек, который переделывает общество, абсурдная. Так Маркс сказал про философов, а на самом деле цель ученых – объяснить, а не переделать. Да они этого и не могут. Л.Б.: Для переделывания все-таки есть специальные люди. И.К.: Да, специальные люди. При этом точно известно, что переделывать можно и нужно, только результаты часто не совпадают с ожидаемыми. Но это совсем другой вопрос. Вернемся к более приземленным примерам, что делать и где может быть оазис хорошей социологии. Самый оптимальный вариант для молодого человека, для научной команды - вписаться в хороший международный проект. Это не популярно сегодня, потому что государство не очень это приветствует. Но это гарантирует уровень, потому что в серьезном международном проекте и работать приходится серьезно. Для меня в этом отношении примером являются демографы. На мой взгляд, лучшая в стране научная школа в общественных науках - это школа Анатолия Григорьевича Вишневского. Л.Б.: Но демография все-таки не начинала с нуля, она сохранилась, выжила в советское время – и в 60-е, и в 70-е. И.К.: Я хорошо помню, как они выживали. Я хорошо знаю, чего Вишневскому стоил каждый шаг. Но у него голова, у него принципы. Л.Б.: Высокопрофессиональный человек, ученый действительно международного уровня. И.К.: Да, конечно. И он создал свою школу. Я помню, как появились эти ребята, и эти все мальчики (я Сергея Захарова помню мальчиком) и девочки стали демографами мирового класса. Это все ученики Вишневского. Он их выучил в достаточно трудных условиях. При этом все, что можно, вписывали в международные проекты. Это позитивный пример, но вот я занимаюсь сейчас мужской тематикой, и я обнаружил, что отставание нашего обществоведения, не только социологии, от западного гораздо больше, чем мы себе это представляем. Если раньше отставание было в основном в теориях, в постановке вопроса, то сегодня появились и новые проблемы. На Западе (сначала в Штатах, а теперь и в Европе) по всем научным направлениям созданы громадные базы данных, и без их использования доказательства уже не годятся, потому что, будь ты семи пядей во лбу, но если у тебя паршивая выборка и самодеятельные методики, положиться на результаты нельзя. У нас практически ничего нет. И вот в демографии впервые появилась по очень значимым вопросам большая выборка. Итак, первое - участие в проектах. Второе - это своя школа, регулярные публикации и пр. Вы спрашивали, где социологам учиться? У нас есть Высшая школа экономики, Европейский университет в Санкт-Петербурге. Л.Б.: Который, к счастью, выжил. Мы все так переживали за него. И.К.: Выжил, выжил, хотя казалось, что закрывают. Конечно, в любой момент все может быть закрыто, и никакие наши протесты не помогут. Но все-таки пока еще не сталинские времена. И люди, которые у власти сегодня (что будет завтра, я не знаю), понимают, что в экономике нужны люди с мозгами, даже если они пытаются поступать не так, как хочет власть, а противоположным образом. И все-таки такой интеллектуальный потенциал не ликвидируется. Л.Б.: То есть запрос на интеллект и независимость все-таки есть? И.К.: Снова вернемся к Вишневскому. Если кто-нибудь думает, что у него была легкая жизнь, это неправда. Сколько ему приходилось переходить из одного учреждения в другое! Он работал в разных местах, у него были конфликты с разными людьми (многие полагают, что он амбициозен, что у него плохой характер), но он всегда выдавал результаты, за которые не было стыдно в те времена, и за которые не стыдно сегодня. И эти результаты не зависят от того, нравится это кому-то или нет, модно это или не модно. Л.Б.: Замечательно, что они честны и профессиональны, замечательно, что им удается выжить. Но у меня ощущение, что власти к этим прекрасным демографам сейчас особо не прислушиваются, судя по тому, как у нас проводят демографическую политику. Если бы спросили демографов, она была бы совершенно другой. И.К.: Это понятно, но здесь очень тонкие вещи и большой глубины конфликт. Власть тоже можно понять, у нее же своя логика: им рождаемость нужна, чтобы иметь много солдат, армию. Л.Б.: Но при любой логике, при любых задачах профессиональные демографы могли бы подсказать, как эти проблемы более осмысленно решать. И.К.: Трагедия заключается в том, что власть хочет того, что наука ей дать не может, наука ведь чудес не творит. Демографы бы с радостью разработали программу, как это все сделать. Но что невозможно, то невозможно. Поэтому они говорят: не верьте в чудеса, если вы не в состоянии изменить демографические тенденции, а вы точно не в состоянии, значит, думайте о том, как принимать мигрантов, а не выгонять их, и так далее, и так далее. И думайте, как жить вот в условиях такого разнонационального, сложного мира. Тоталитарная власть, конечно, этого не воспринимает. Л.Б.: Тем более, и население относится к такому подходу крайне отрицательно: зачем нам нужны эти мигранты, они нам мешают, они нам жизнь портят. И.К.: Да, и беда заключается в том, что на Западе все это уже было, там все это уже проходили. Какие-то проблемы уже решены, о каких-то понятно, как с ними жить. Но вернемся к основной теме. Вот молодой человек получил образование, он работает в каком-то идеологически сомнительном месте, и всегда есть шанс, что эту организацию раз-два и закроют. И что будет с такими молодыми людьми? Какой для них смысл там работать? Ребята от Вишневского (они для меня ребята, потому что я их знал совсем молодыми) мирового класса. Если их закроют, они все завтра же найдут работу в самых разных местах. Для них нет проблемы, это для России будет большая потеря. Поэтому, может быть, когда ставится вопрос: закрыть – не закрыть, возникает соображение: да, они-то, между прочим, не пропадут, а вот когда нам понадобятся, поздно будет. Но если говорить о перспективах, то они глобально печальные. Потому что у нас проблемы те же самые, что на Западе, и на примере той же демографии это хорошо видно. А вот решения принимаются противоположные. На Западе всегда, когда возникает какая-то проблема (опять же это относится и к проблемам демографическим), первая реакция: ах, какой ужас! Конец света! Потом выясняется - нет, это не конец света, жить надо в том мире, который есть. И изменить мир ты не можешь, даже если ты президент, государь и национальный лидер. А у нас реакция всегда такая: нас не устраивает настоящее и будущее, давайте вернемся к прошлому. Л.Б.: Игорь Семенович! Вы сейчас завершили книгу «Мужчина в имеющемся мире», она вышла в свет. Сейчас заканчиваете книгу про мальчиков. Что дальше? Вы будете и дальше продолжать этой «маскулинной» темой заниматься? Или чем-то другим, Вы же часто меняете интересы? Или Вы хотите и дальше тянуть эту нить, заниматься проблематикой, которая у нас не очень популярна, мало кого интересует? И.К.: Мне сначала нужен отдых. Л.Б.: Будете отдыхать, когда книгу про мальчиков закончите? И.К.: Да, да. Кроме того, ведь эта тема бесконечна. Поэтому, чем бы я ни занимался, интересы, которые у меня сложились, они останутся, они никуда не уйдут. Пока я анализирую тему мужчин с «птичьего полета», но хочется посмотреть на нее поконкретнее, поближе. Конечно, хотелось бы, чтобы были девочки или мальчики, которые бы помогали, о чем я только что говорил. Но, к сожалению, так получилось, я всегда был один, и вряд ли уже на девятом десятке можно переучиваться. Кроме того, я сейчас как раз занят отчетом. Каждый раз получаются ужасные отчеты, я не умею этого делать, каждый раз чувствую себя жуликом, проходимцем. И еще у меня есть тема телесных наказаний, это контракт с КНР, он уже пришел. Это продолжение моей основной темы, но в другом аспекте. Телесное наказание и насилие - это большая культурологическая тема. Локально этим занимаются многие люди, а мне на это интересно посмотреть в глобальной перспективе. А еще у меня есть гранты по той же теме, но не по социологии, а по социальной педагогике. Это такая командная мировая тема, по которой есть решение Организации Объединенных Наций, и Евросоюза: как ликвидировать это самое телесное наказание. Конечно, добиться этого полностью невозможно, но можно сделать хоть что-то. Во всяком случае, надо понимать, что это определяется эпохой, на эту тему очень приличные опросы. Л.Б.: А к каким социальным последствиям ведут телесные наказания? И.К.: Здесь все дело в нюансах. Когда говорят, что от телесных наказаний растет преступность и так далее, это надо доказать. Парные корреляции нигде не работают, лонгитюды дают противоречивые результаты. Я хочу посмотреть эти вещи, но пока нахожусь на ознакомительном этапе работы. Я уже представляю себе эту область, а что дальше, я не знаю. У меня есть такое качество, вероятно, хорошее. Я могу заинтересоваться практически чем угодно. Опыт говорит, что любая тема, если только в нее немножко вдуматься, оказывается очень интересной. Л.Б.: Да, Вы ведь столько лет занимаетесь сексологией, а писали, что не собирались этого делать, просто пришлось. А как начали, оказалось это очень интересно, увлеклись на всю жизнь. И.К.: Да, когда начинаешь, становится интересно, а когда стало интересно, трудно остановиться. Конечно, с годами и восприимчивость уменьшается, и все остальное не улучшается. Поэтому как тема насилия у меня пойдет, я не знаю. Но сама эта тема мне кажется занимательной. Я не собираюсь проводить эмпирических исследований, мне не с кем это делать. Но вот прямо сейчас я обнаружил, что во Владивостоке вполне приличные исследования о семейном насилии делает молодая женщина, которая только что защитила диссертацию по социологии в Санкт-Петербурге. Она знает английский язык, психологию, связалась с американцами и в этом проекте, возможно, примет участие. И тема у нее, и опрос сделан неплохо, и уровень концептуализации нормальный – это действительно работа. Л.Б.:. Я давно заметила, что всем студентам всегда приходится объяснять, что любое исследование начинается с проблематизации. Если нет проблемы, то нет и исследования. И это воспринимается с очень большим трудом. И.К.: Да, а девочки ждут, что напишут письмо, и руководитель, во-первых, даст им всю библиографию в готовом виде. Я-то убежден, что поиск литературы - это дело самого студента. А, во-вторых, всегда можно найти уже готовое, скачать из Интернета. Но вот пришло письмо, в котором проблема была сформулировано грамотно. Автор отталкивалась от моей статьи о мужской сексуальности, где было сказано о сложных проблемах, связанных с сексуальной удовлетворенностью и субъективным благополучием. Что она может, я не знаю, но, во всяком случае, был задан грамотный вопрос. И я ей написал, что нужно делать, какие существуют сложности, что методики нужно брать только иностранные, а их приходится покупать. Ей кто-то посоветовал связаться с Темкиной, что правильно, поскольку это самые лучшие работы, самые у нас профессиональные. Кроме того, на всякий случай я дал адрес дамы, одного из главных специалистов в Канаде. Л.Б.: Игорь Семенович, это Вы так совершенно незнакомой девочке помогаете? Позвольте выразить Вам огромное восхищение! И.К.: Это все-таки редкий случай, потому что девочка задала вопрос, на который можно было отвечать. Большинство из них хотят, чтобы я за них сделал работу. На такие письма я тоже отвечаю, но прошу сформулировать, чего они, собственно, хотят. Второго письма не бывает. Л.Б.: Игорь Семенович, вот Лев Гудков в своем интервью, которое было у нас в «Полит.ру», говорил, что социологи Вашего поколения, отцы-основатели, отличались необычайной мотивированностью, огромным интересом к тому, что вокруг происходит. Вы этот интерес и сейчас сохраняете, причем он распространяется на любую проблематику. И Гудков утверждает, что у молодежи такого ненасытного интереса нет. Как Вам кажется, так ли это? И.К.: Он, вероятно, прав. Хотя я вот по характеру совсем не оптимист, даже наоборот. Я всегда говорил, что был скептиком, а сейчас стал пессимистом. Но я точно знаю, что пессимизм - это политически некорректная философия. Не надо расхолаживать молодых людей невозможностью здесь что-то сделать. Если говорить о людях, создавших советскую социологию, конечно, это были люди мотивированные. И это когда-то очень хорошо объяснил Владимир Николаевич Шубкин, причем объяснил секретарю Московского горкома партии. Его вызвали в горком партии, где он сказал: смотрите, говорят, что люди, которые создали эту социологию, - это все бездельники. Как вы думаете, в нашем обществе с его традиционным сопротивлением всему, смогла бы кучка бездельников в короткий срок создать область знания, о чем вообще стали бы говорить? И этот вопрос сразу отпал. Мы часто обсуждали между собой, что же получалось? Люди, которые пришли в социологию, не были неудачниками в своей области. Часто бывает так, что люди, у которых в своей области чего-то не получилось, стало неуютно, они идут во что-то новое, туда, где легче. Все люди, которые ушли в социологию, философы, экономисты и пр., - они были очень успешными в своих областях. У них просто были другие интеллектуальные перспективы, поэтому они были более мотивированы. Они были очень разные. Поэтому сравнивать их и современную среднюю молодежь, которая мало читает, слабо интересуется чем-то, выходящим за круг их узких интересов, просто не приходится. Л.Б.: Да, это некорректное сравнение. И.К.: К тому же у сегодняшних ребят много других соблазнов. Ведь в советское время была дремучая тоска, делать-то было нечего. Ведь как ты работаешь – хорошо или плохо, – все равно не заплатят меньше определенной суммы, но не заплатят и больше. Чем заниматься, что делать, совершенно безразлично. Развлечений не было никаких. А любые, так сказать, выходы в сторону, сразу вели к рискам - кэгэбэшным и разным прочим, потому что и размер декольте, и ширина брюк, и длина волос - все под контролем. И.К.: Но и ребята туда шли. И постепенно они просто понимали: поскольку все равно, чем пять лет заниматься, то надо эти пять заниматься тем, что тебе интересно, жить в свое удовольствие - а дальше видно будет. Сегодня эта философия развита еще сильнее: образование – это вообще не путевка в жизнь, что ты делаешь, это зависит от тебя. И распределения нет, и гарантии работы нет, но они больше верят в свои силы, и это очень здорово. На них и давление больше, и соблазнов больше. Пока ты будешь проводить пять лет в свое удовольствие, сверстники сделают состояние, еще чего-то достигнут. И еще один момент, в особенности для мальчиков это очень серьезная проблема – личная жизнь. Девочки всегда были практичны, искали перспективных женихов. Тем не менее, мальчик с интеллектуальной перспективой, поскольку возможности были ограничены, всегда представлял для них интерес. Он и сегодня представляет интерес. Только что было проведено исследование, показавшее, что для женщин мужской интеллект - это очень важное качество, даже если оно не сулит никаких выгод. Но это, так сказать, абстракция. А вот практически надо все-таки преуспевать. И сегодня мальчику, перспективному в науке, но финансово бесперспективному, трудно найти девочку. Причем об этом говорят открытым текстом, раньше открытым текстом об этом говорить считалось неприличным, это было не принято. Так что в новых условиях жизнь стала гораздо интереснее и разнообразнее, но условия конкуренции стали сложнее. Л.Б.: Понятно. И социология не всегда здесь выигрывает, хотя по-всякому бывает. Но вот экономика считается перспективным направлением. И.К.: Вы знаете, опять это сложно, потому что там есть теоретические вещи, которые не очень окупаются. И бизнес, который окупается быстро. В своей книге о мальчиках я хочу показать на конкретном материале, что есть, с одной стороны, социальные типы и социальное давление, а с другой стороны есть индивидуальность. Эти индивидуальности всегда существуют, и мы должны осознавать разные варианты индивидуального пути, понимать, что, добиваясь успеха в одном, ты обязательно расплачиваешься другим. Поэтому всегда были, есть и будут разные варианты, разные траектории успеха. Их надо изучать, их надо классифицировать. http://www.polit.ru/analytics/2009/01/20/kon.html
Василий: "Ищущий да обрящет" Мне кажется тут дело в складе ума человека, а он как известно начинает закладываться ещё в протуберантный период. Люди которые не могут без того чтобы искать (ответы, новые вопросы,...), это и есть острова науки.
bne: Моррис (которого я пока мысленно ассимилирую), cчитает, что очень многое зависит от воспитания (включая и школу и институт, которые могут подавлять, а не развивать) Доля правды в этом IMHO есть и для многих немалая
БНЕ_Home: Цитировал Томаса Шеффа ранее, по ссылке: http://petrophysics.borda.ru/?1-0-40-00000011-014#msgid_t . Поразило, но на английском его продолжают охотно цитировать https://scholar.google.com/scholar?cites=11075461018605448450&as_sdt=2005&sciodt=0,5&hl=ru При этом и на фемистский и на этнический момент указывают Надо будет посмотреть и сравнить с российской ситуацией
bne: Лженаука о языке: дифференциальный диагноз Светлана Бурлак, канд. филол. наук, ст. науч. сотр. Института востоковедения РАН «Троицкий вариант» №13(132), 2 июля 2013 года На роль теории годится отнюдь не любое произвольное высказывание. П. Старокадомский Происхождение и эволюция языка — проблематика особенно привлекательная для лжеученых. Во-первых, стремление к познанию причин — это едва ли не основная составляющая нашей специализации в природе, и человеку очень хочется знать, почему мир устроен так, как он устроен. Во-вторых, о человеке размышлять большинству людей интереснее и приятнее, чем о той же розовой хлебной плесени. В-третьих, свободное владение родным языком может создавать ложное впечатление, что в языке всё самоочевидно. Особенно усилилась активность лжеученых в нынешние постмодернистские времена, когда возобладала идея, что в науке нет ничего твердо установленного, есть лишь мнения, и ни одно из них не хуже другого. А поскольку опубликовать свои идеи сейчас, в эпоху Интернета, очень легко — независимо от качества идеи, — информационное пространство оказывается засорено колоссальным количеством всяческого бреда, маскирующегося под научные работы. Светлана Бурлак. Фото А. Забрина</p> Светлана Бурлак. Фото А. Забрина Коварство происхождения и эволюции языка еще и в том, что тема эта чрезвычайна мультидисциплинарна — желательно знать много языков, палеоантропологию, археологию палеолита, нейрофизиологию, генетику, разбираться в поведении животных и т. д. Знать все эти области на приличном уровне если и возможно, то очень непросто. Поэтому специалист в какой-то одной области вполне может, будучи дилетантом в другой, развивать лженаучную теорию. И даже если автор теории не понимает вовсе ничего, схватить его за руку бывает чрезвычайно затруднительно, поскольку обилие информации, приводимой автором теории, может создавать иллюзию его компетентности. Так, например, по данным В. М. Алпатова, бывало с работами Николая Яковлевича Марра: «Как отмечал Е. Д. Поливанов, русисты, читая Марра, говорили, что русская часть его построений неубедительна, зато про шумерский язык очень интересно, а специалист по шумерскому языку... считал, что про шумерский язык всё неправильно, зато про русский язык любопытно». Поэтому, на мой взгляд, назрела необходимость создать технологию, позволяющую отличить настоящую научную работу от работы, которая лишь прикидывается таковой. Как пишет Л. Б. Вишняцкий, «нельзя не знать «матчасть», т. е. быть невеждой в той области науки, где ты вознамерился сказать новое слово. Нельзя извращать факты, «высасывать» их из пальца, т. е., попросту говоря, лгать. Нельзя вербовать единомышленников помимо их воли, т. е. приписывать цитируемым авторам то, чего в их работах нет». Всякий хороший специалист по этим признакам определит степень научности читаемой работы. Но как быть тем, кто специалистом в соответствующей области пока не является? Многие исследователи сейчас стремятся работать на стыке наук, и им нужен инструмент, который бы позволил, заглядывая в соседние области, не тратить время на осмысление хотя бы совсем заведомой чуши. Как выяснилось, лженаучные работы имеют целый ряд характерных внешних признаков. Для того, чтобы определить степень научности работы, имеет смысл обратить внимание на следующее. Посмотреть, что читал автор. И сколько. О происхождении языка сейчас пишут многие, проводятся исследования, проливающие свет на разные его аспекты, так что, если в библиографии к книге упомянуто лишь десятка полтора работ, и те — не позднее середины XX века и только по-русски, это сразу настораживает: как автор в такой ситуации может быть уверен, что не повторил уже сделанное кем-то открытие и учел все релевантные для своей гипотезы факты? Если автор ссылается только на свои собственные публикации, это заставляет отнестись к его работе с осторожностью: ведь даже для абсолютно новаторских исследований всегда существует возможность сослаться хотя бы так: «NN в своей обобщающей работе <название> упоминает о данной проблеме лишь мельком [ссылка на страницу]», — это покажет читателю, что автор знаком по крайней мере с самыми авторитетными обобщающими работами в соответствующей области. Если автор ссылается только на популярные работы, новостные сайты и т. п., это означает, что он либо поленился добираться до первоисточников (а лень — не то качество, которое отличает настоящего ученого), либо верит всему, что пишут в новостях, и не знает, что популярным авторам нередко свойственно ошибаться (а еще чаще — упрощать, что тоже не прибавляет надежности построениям, основанным на таких источниках). Оценить степень общей аккуратности — много ли орфографических ошибок, неверных знаков препинания, лишних пробелов, разнобоя в форматировании, случаев отсутствия согласования в предложениях, единообразно ли оформлена библиография. Если автор пишет: «какие-то слова могли появиться первыми, а какие, вторыми и, т. д.», не может правильно назвать цитируемых авторов, это вызывает подозрение. Если человеку не хватило добросовестности привести текст в приличный вид, велика вероятность, что столь же небрежен он был и при обдумывании своей теории, и при восприятии тех источников, которыми он пользовался, и при оценке надежности этих источников. И вполне может оказаться, что источники он понял неверно или не отличил надежные источники от ненадежных. Часто такой автор вообще не ссылается на свои источники, он просто откуда-то помнит соответствующую информацию — и всё. Это значит, что он не озаботился проверкой того, не дала ли тут его память сбоя. Оценить степень обобщения. Чем меньшее понятие имеет человек о предмете, тем более общими понятиями он склонен оперировать. Например, апеллирует к «местному диалекту представителей коренных африканских народностей» — не потрудившись узнать, что языков в Африке сильно больше полутора тысяч. Тот, кто дал себе труд разобраться в предмете подробно, просто не сможет сказать «первобытный человек» — ему обязательно захочется уточнить, был ли это неандерталец, или хабилис, или кто-нибудь еще (или даже назвать конкретные останки по инвентарному обозначению), уж очень они разные, не так легко подобрать признак, который характеризовал бы их всех в равной мере. Вообще, одним из ярких отличий лжеученых является их невнимание к датам и прочей конкретике. Например, человек, написавший, что «в США найден камень Розо с русскими письменами, которому более 200 000 лет», явно не соотнес это с информацией о том, что самая ранняя датировка появления человека нашего вида относит это событие к несколько более позднему времени (195±5 тысяч лет назад), а для появления людей в Америке никто не предлагает дат ранее 30 тысяч лет назад (наиболее принята, по-видимому, дата порядка 13–15 тысяч лет назад). Посмотреть, что автор приводит в поддержку своей идеи. Все понимают, что наибольшей убедительностью обладает утверждение, основанное на фактах. Но не все, увы, умеют не путать факты с мнениями. Приведу в качестве примера цитату с сайта wap.espejo.forum24.ru: «Вот некоторые факты, подтверждающие это утверждение: — “Славяне задолго до Рождества Христова письмо имели”, — Екатерина II. — “Подлинно же славяне задолго до Христа и славяно-руссы собственно до Владимира письмо имели, в чем нам многие древние писатели свидетельствуют.”, — Василий Никитич Татищев». Мнения Екатерины и Татищева могут служить фактическим материалом для истории русской научной мысли, но наличие древней письменности можно надежно подтвердить только находкой соответствующих памятников. Если автор вместо фактов приводит мнения, это наводит на мысль, что настоящих фактов, которые подтверждали бы его гипотезу, просто нет. Те, чьи гипотезы не имеют фактических подтверждений, любят вместо фактов ссылаться на их отсутствие: «Следы настоящей эволюции человека, возможно, скрыты в болотах и реках недоступных районов Русского Севера, которые изучены меньше, чем Антарктида». Такой «факт» годится для подтверждения практически любой гипотезы, а не только той, которую задумал автор, — внимательного читателя это должно насторожить. Нередко в дело идут даже известные подделки, например Велесова книга. Доказательства их поддельности давно получены и достаточно широко известны, так что автор, использующий их в качестве аргументов в пользу своей идеи, предстает либо достаточно неграмотным, чтобы этих доказательств не знать, либо шарлатаном, надеющимся, что читатель «проглотит» даже такую откровенную ложь. За недостатком фактического материала лжеученые часто используют собственные, придуманные ими самими сценарии, как, например, такой: «Особь взяла палку, услышав голос своего врага. Через некоторое время она услышала выработанный в сообществе, голосовой сигнал о нападении этого же врага и взмахами находящейся в руке палки отогнала его» (авторская пунктуация сохранена. — С.Б.). Вполне возможно, что так оно и было — но не в меньшей степени возможно, что было совсем иначе. В любом случае, для того чтобы можно было выбрать из этих вариантов верный, простого приведения одного из них (любого) недостаточно. Наиболее убедительным (судя по частоте использования) лжеученые считают апелляцию к интуиции и «очевидности», ср., например: «мы имеем возможность, исходя из интуиции, или же из опыта, “изобретать” последовательность первичной лексики и, расположение слов в этой последовательности в первичном языке» (авторская пунктуация сохранена. — С.Б.). Вопроса о том, почему его, городского жителя Европы XXI века, интуиция должна совпадать с интуицией африканского архантропа (вообще говоря, представителя другого вида), автор себе не задал. Если ученый непременно дает определения используемым им терминам, то лжеученый считает, что соответствующие понятия надо «видеть» или «почувствовать». В целом, по-видимому, можно сказать, что ученый относится к своим построениям рационально, а лжеученый — эмоционально, аргументы против его теории вызывают у него примерно такие же ощущения, как если бы кто-то стал рвать его любимую книжку или вытаптывать взлелеянную его руками клумбу. И именно поэтому в его статьях часто встречаются восклицательные знаки, слова, набранные заглавными буквами, эмоционально окрашенная лексика: он стремится (неосознанно, конечно, — шарлатанов мы здесь не рассматриваем) заразить читателя своей эмоцией, будучи уверен, что если читатель разделит его чувства, то станет его единомышленником. И нередко, кстати, оказывается прав — его идеями (при любой степени их бредовости) не проникнуться, слушая его, почти так же трудно, как не зевнуть, видя сладко зевающего человека. Посмотреть, каким способом автор борется с противоположными идеями. Ученый приводит противоположную идею, называет ее автора и источник, рассматривает приводимые этим автором аргументы в ее поддержку и разбивает их при помощи фактов (именно фактов, а не мнений, отсылок к неизвестному или собственных сценариев); если все аргументы разбить не удается, говорит, что в его пользу фактов больше (и приводит эти самые факты). Лжеученый чаще всего вовсе не разбирает противоположные идеи. Так, например, автор текста про «камень Розо с русскими письменами» мог бы написать, что, мол, обычно для появления человека / русского языка в его современном виде / письменности называются более поздние даты (а именно, такие-то), но у него есть такие-то и такие-то основания для того, чтобы их оспорить, — однако же он этого не сделал. Внимательный читатель вправе задать себе вопрос: почему — не потому ли, что этих самых оснований просто нет? (Кстати, настоящий ученый непременно стремится привести противоположную точку зрения и факты, заставляющие ее отвергнуть, в том числе и потому, чтобы читатель не думал, что автор либо просто незнаком с этой точкой зрения, либо отвергает ее без достаточных оснований.) Если же противоположные идеи присутствуют в работе лжеученого, то они либо просто упомянуты, либо заклеймлены какой-нибудь хлесткой эмоционально окрашенной фразой (принадлежащей либо самому создателю текста, либо какому-нибудь автору, являющемуся для него авторитетом). Не останавливаясь на них подробно, лжеученый сразу переходит к изложению собственной гипотезы. Наиболее изощренные лжеученые применяют технологию «полемики с оглупленным оппонентом»: представителю противоположной точки зрения приписываются явно идиотические идеи, и именно их автор (с успехом) и оспаривает. Впрочем, этот последний критерий труден для применения неспециалистами; тот, кто обладает достаточными знаниями, чтобы оценить, насколько автор оглупляет своих оппонентов, обычно в состоянии воспользоваться критериями Л. Б. Вишняцкого — оценить, насколько автор владеет материалом соответствующей области, насколько верно он цитирует, не перевирает ли терминов и фамилий и т. п. И, наконец, наиболее существенный момент. Любая гипотеза, претендующая на научную значимость, должна согласовываться с уже установленным знанием (например, не исходить из того, что Солнце вращается вокруг Земли, или из того, что шимпанзе не умеют пользоваться орудиями). Если автор высказывает гипотезу, резко расходящуюся с тем, что уже известно и признано, и никак не комментирует этого, весьма вероятно, что его работа находится за рамками науки. Разумеется, отсутствие перечисленных признаков лженаучности не гарантирует, что выводы автора верны, но зато их наличие — практически стопроцентная гарантия обратного. Таким образом, если перед чтением работы в новой для себя области оценивать степень ее научности, можно существенно уменьшить время на ознакомление с заведомо бесполезными построениями и тем самым увеличить эффективность собственной работы. http://elementy.ru/nauchno-populyarnaya_biblioteka/432024/Lzhenauka_o_yazyke_differentsialnyy_diagnoz
БНЕ_Home: Принцип двух ключей у РАН и ФАНО не работает Президент Путин услышал ученых, попросивших освободить их от ФАНО Большая часть академиков не согласна мириться с произволом чиновников и считают, что время политкорректности закончилось Вчера в 20:34 Впереди — либо ликвидация ненужной надстройки, либо гибель российской науки. На момент написания этой заметки под петицией, адресованной президенту страны Владимиру Путину подписались уже более 150 самых уважаемых представителей российской науки. Ближе к вечеру в понедельник от президента пришел ответ: он услышал ученых и должен проанализировать ситуацию. «МК» вместе с учеными разбирался в требованиях, изложенных в Открытом письме президенту, опубликованном на сайте Общества научных работников. <lj-cut> Президент Путин услышал ученых, попросивших освободить их от ФАНО фото: kremlin.ru Авторы начинают письмо с напоминания о том, что кризис в российской науке начался задолго до ее реформы, с начала 1990-х годов. Бедственное финансовое положение дополняют все новые и новые «реформы». Результатом этих, зачастую бессмысленных, инициатив госчиновников становится лишь последовательная деградация. Реформу Российской академии наук (РАН) 2013 года ученые называют «смертельным ударом». </lj-cut> В качестве самых нелепых проектов новых «эффективных менеджеров» от ФАНО (к нему в 2013-м году перешли все академические институты) подписанты называют укрупнения институтов путем их объединения на “междисциплинарной” основе. Отмечается также другие «результаты», достигнутые горе-реформаторами с начала преобразования системы: - падение авторитета науки в обществе, а российской науки – в мире, - полное разрушение системы управления наукой, - демотивация и деморализация активно работающих ученых, - новая волна научной эмиграции, особенно среди молодежи, -резкая активизация бюрократов и проходимцев от науки, - уменьшение доли качественных отечественных публикаций в мировой науке. Тут же академики предлагают ряд неотложных мер по спасению ситуации: - Все права учредителя научных институтов следует вернуть РАН, сделав ФАНО составной ее частью, отвечающей только за хозяйственные вопросы и управление имуществом, но никак не за руководство научными исследованиями и оценку эффективности работы институтов и их руководства. - Немедленно прекратить разрушительную кампанию по бессмысленной реструктуризации системы существующих институтов РАН, проводимой без одобрения научного сообщества и без ясного понимания целей и задач, равно как и структуры современной науки. - Вывести академическую науку из-под юрисдикции Министерства образования и науки. По мнению ученых, следует вообще образовать новое Министерство образования и независимый Государственный комитет по науке и технологиям (ГКНТ) как центрального органа по организации прикладных исследований в стране. - Кратно увеличить финансирования академической науки. - Включить активно работающих ученых, пользующихся доверием научного сообщества и мировым признанием, в систему государственного управления наукой. Под данным обращением среди 150 подписей стоят подписи таких известных академиков РАН, как Евгения Александрова, Жореса Алферова, Александра Асеева, Льва Зеленого, Бориса Ковальчука, Геннадия Месяца, Александра Некипелова, Виктора Полтеровича, Михаила Садовского, а также 76-ти членов-корреспондентов РАН и 18-ти недавно избранных молодых профессоров РАН. <lj-cut> Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков сообщил ближе к вечеру 25 июля, что Владимиру Путину доложили о письме более 100 ученых РАН, которые высказали озабоченность тем, что Федеральное агентство научных организаций вместо чисто хозяйственной деятельности претендует на руководство научными исследованиями и оценку эффективности работы научных коллективов. Пресс-секретарь президента также пояснил, что в Кремле ознакомились с материалами, опубликованными в СМИ по поводу этого открытого письма и с большим вниманием относятся к тем озабоченностям, которые высказаны учеными. При этом однако он отметил, что в Кремле хорошо знают и об альтернативных точках зрения, в частности, о позитивных сторонах, которые принесла реформа Академии наук. Он подчеркнул, что сейчас важно проанализировать эти озабоченности на фоне общей картины и кладя на чашу весов все точки зрения. </lj-cut> Комментарий президента РАН Владимира Фортова: «Я не подписал это публикацию, потому что был в это время в командировке. В ней отражена главная проблема, которая обсуждалась уже много раз. Она возникла тогда, когда возникла реформа и разделение функций управления наукой между РАН и ФАНО. Тогда было ясно, и президент страны это подчеркивал, что <b>идея научной составляющей и хозяйственно-административной будет срабатывать только тогда, когда разделение будет четко организовано.</b> Этот тезис мы и проповедовали всегда. На деле же, в течение двух лет мы наблюдаем, что наши точки зрения с ФАНО расходятся, граница между нами становится все более деформированной. Был придуман принцип двух ключей, который по предложению президента был зафиксирован в форме соглашения. Но сейчас мы видим, что этого недостаточно, поскольку часто сталкиваемся с тем, что граница отодвигается в сторону науки.<b> ФАНО, как нам кажется, берет на себя функции, которые ему не свойственны</b>. Все остальное, написанное в письме является лишь следствием нарушения этого главного принципа». Наталья Веденеева http://www.mk.ru/politics/2016/07/25/prezident-putin-uslyshal-uchenykh-poprosivshikh-osvobodit-ikh-ot-fano.html?google_editors_picks=true
bne: Есть отрасли в которых всё главное сложено в учебниках Учебников и монографий много и они разные А есть отрасли в которых главное или варианты практически оказываются вне учебников Статью публикуются и в основном игнорируются Можно списать на известную ситуативность объектов изучения Но как-то идея что в медицине с ситуативностью всё лучше чем в геофизике меня не пронимает Навскидку что у нас больше жулья - также не сказал бы Только вот с взаимоуважением и попытками осмыслить всё смотрится намного хуже Возможно проблема в отсутствии эпикриза Да и посадить за убиенный объект или некачественную оценку не могут Вот и с селекцией все несколько конъюнктурнее
БНЕ_Home: 8 сентября 2016, 19:13 Плагиаторы победят ученых Железный закон эволюции — Пока ученый тратит время на науку, плагиатчик тратит время на карьеру. Ну и кто будет на вершине в такой ситуации? © Коллаж Игоря Архипова Итак, плагиаторам все же создали режим наибольшего благоприятствования. Теперь не ученые будут решать, списана диссертация или нет, а суд, и то только в случае, если тот, у кого списали диссертацию, обратится. Часть ученых просто не будет на это тратить время, а огромной части нет уже в живых — списывай у ушедших, гуляй и радуйся. Давайте будем честны — плагиаторы победят ученых. Дело не в том, что у кого-то списанная диссертация. А в том, что тот, кто решил ее списывать, это как правило человек честолюбивый и карьерист. Он и так-то конкурент работяге-ученому, а с докторской степенью и вовсе выживет всю настоящую профессуру с деканских и ректорских мест. Это просто железный закон эволюции — прохиндеи выбирают прохиндеев. Пока ученый тратит время на науку, плагиатчик тратит время на карьеру. Ну и кто будет на вершине в такой ситуации? Конечно, плагиатчик. Совершенно точно места директоров больниц займут плагиатчики. Они будут определять методы лечения больных. Плагиатчики будут возводить атомные станции, запускать спутники в космос (точнее — в океан), создавать оружие, лекарства, новые сорта растений. Дело не в том, что сейчас единороссу-политику будет легко записать себе кандидатскую или докторскую. Дело в том, что однажды у него спросят: — По какой области, ты говорил, у тебя диссертация? — По Новосибирской. — Нет, в смысле какая у тебя там наука-то? — Что-то там про двигатели самолетов. — Отлично, будешь у нас министром промышленности. — Спасибо, не ожидал, что диссертация про двигатели игрушечных самолетиков мне пригодится. Не думайте, что настоящие ученые устоят. Что если директором больницы будет профан — в его подчинении останутся нормальные хирурги. Так не будет. Профан наберет профанов. Хорошие специалисты и ученые уйдут. Посредственные, конечно, останутся. И совершенно точно и очень скоро (и в ряде вузов уже так) студентов будут учить липовые ученые, липовые деканы и ректоры. Они же будут возглавлять министерства (это уже так!). От них будет зависеть ваша жизнь и наше будущее. Уже начинает зависеть. Олег Козырев https://mail.google.com/mail/u/0/#inbox
БНЕ_Home: Как в Европе отреагировали на российских плагиаторов от науки Павел Котляр 20.09.2016, 09:39 Как в Европе посмеялись над российскими депутатами, меняющими в диссертациях шоколад на говядину, и где в мире еще есть сроки давности по обжалованию ученых степеней, «Газете.Ru» рассказал основатель «Диссернета» физик Андрей Ростовцев. — Андрей, на днях вы выступали на международной конференции, на которой зарубежные ученые смогли узнать от вас о масштабах фальсификаций научных диссертаций в России. Что это была за конференция? — Эта конференция называется STI (Science and Technology Indicators). Она посвящена индикаторам, которые характеризуют развитие общества, стран, экономики, науки. И одним из индикаторов является наукометрия. Эта конференция проходит раз в два года, в этом году она проходила в Валенсии. Вообще на нее ездит мало людей из России, в основном это представители Высшей школы экономики, где и родилась идея рассказать на этой конференции о «Диссернете». Это серьезная конференция международного уровня, чтобы туда поехать, нужно было послать материал, оформленный в виде публикации, по теме, о которой ты будешь говорить. "Вышка" подала свою статью, но им разрешили сделать постерный доклад и постоять с ним рядышком. Моя же статья про «Диссернет», которую мы делали с Александром Костинским, начальником управления академической экспертизы ВШЭ, организаторам понравилась, и нам прислали восторженный отзыв: дескать, неужели такое вообще бывает? — Правда ли, что европейские ученые за руку приводили друг друга послушать ваш доклад о том, как русские пишут диссертации? — Да, так и было. Это был единственный доклад, на котором все, кто был в зале, либо высказались, либо задавали вопросы, никто не остался равнодушным, ведь обычно после доклада похлопали, один-два вопроса и разошлись. Я рассказывал о том, какая в России ситуация с защитами диссертаций, доклад назывался «Репутационный кризис в российской академической сфере». — По-вашему, ученые на Западе в курсе того, как в России последние годы списывают диссертации? — Нет, они даже не представляют масштабов бедствия. Я даже не подберу слов, чтобы описать, насколько их ошеломило услышанное. Может быть, многие даже не поверили тому, что я рассказал. Зал на доклад реагировал хохотом, это был цирк. Все внимательно слушали, и реакция ученых из развитых западных стран сводилась к удивлению: как такое вообще возможно? Ведь вроде считается, что Россия принадлежит к цивилизованному миру? — Ученых больше поразили масштабы плагиата в диссертациях или то, как списывают в России? — Их поразили масштабы, ученые удивлялись: что государство, наше Минобрнауки, думает по этому поводу? А я так и отвечал, что наше государство защищает эту практику на законодательном уровне, рассказал, как Минобрнауки ввело срок давности по обжалованию недобросовестных диссертаций. Сидящие в зале в это верили с трудом… — Кстати, а в других странах есть аналогичные сроки давности? — Я специально интересовался — в Европе такого нет, кроме Словакии и Чехии. И потому для остальной Европы эти две страны представляют головную боль, так как в Германию, во Францию оттуда едут врачи с дипломами, которые нельзя проверить. Я рассказал, что в России диссертант, если списывает, то списывает масштабно, получается то, что мы называем карбункулом (когда большинство страниц диссертации — списанные). И тут же приводил пример, что в Германии наши коллеги выискивают лишь списанные фразы, предложения. Конечно же, рассказал историю про то, как наш депутат Игошин в своей диссертации превратил шоколад в говядину, после чего зал лег. Люди тоже не могли понять, как автор заменил ключевые слова, а статистику, картинки оставил. Вообще наши немецкие коллеги из аналогичного сообщества постоянно мне напоминают, что об этом надо говорить. Важно, что в России это не единичные случаи, у нас это уже целый институт общества. И я повторяю, что у нас это не черный рынок, а целый институт, так как этот рынок подкрепляется государственными законами. Мы видели с вами недавнюю инициативу Минобрнауки лишать степеней только по решению суда. Автора этой идеи уволили, и мы не знаем, реальный или фиктивный это был «стрелочник», но я сомневаюсь, что это могло произойти без ведома главы департамента аттестации научных кадров Минобрнауки Инессы Шишкановой. — Ученые из каких-то стран говорили, что у них есть похожие проблемы со списанными диссертациями? — Ведущий секции живо заинтересовался моим докладом. Оказывается, в Мексике есть подозрение на списанную диссертацию у президента. И мне, и ему все говорили: «Ну, вы там даете!» — и советовали быть осторожнее. А один ученый из Бразилии посоветовал мне оформить хорошую страховку. https://www.gazeta.ru/science/2016/09/20_a_10204763.shtml?google_editors_picks=true
bne: Заключение счетной палаты по Сколково Роман Смирнов Когда бывал в Сколково на различных мероприятиях и при подаче заявки на проект догадывался, что у "бесславных инноваторов" все очень весело, но не на столько. То, что у девочек, разносящих кофе, зп больше чем у профессоров знал, но то что средняя! - почти полляма в месяц? Или что почти вся структура работала на сбербанк это что то новое и требующее детального исследования феномена отечественного атланта "расправившего крылья". Так же как и процентное соотношение связанных с получившими гранты экспертами фонда. Кстати история миллиардов тупо отправленных америкосам в MIT думаю заинтересует и ИХ счетную палату :)) Текст новости по заключению ниже: У «Сколково» слишком много бюджетных денег, слишком высокие зарплаты, есть необоснованные траты, а почти половина достижений обеспечена дочерней структурой Сбербанка, заключила Счетная палата Счетная палата опубликовала полный текст отчета о проверке инновационного центра «Сколково», которую проводила совместно с ФСБ с ноября 2015 по июнь 2016 года. По итогам инспекции Счетная палата обратилась в Генеральную прокуратуру, сказано в аннотации к документу. Обращения в Генпрокуратуру направляются, если аудиторы видят нарушения закона в ходе проверок, пояснил РБК собеседник в палате. Прокуратура направила представление президенту фонда «Сколково» по фактам необоснованного расходования грантов отдельными участниками проекта, сообщила пресс-служба Счетной палаты в ответ на запрос РБК, но других претензий не выдвинула. Проверка Счетной палаты охватывала период с 2013 по 2015 год. За это время федеральный бюджет потратил на проект 58,6 млрд руб., и бюджетные субсидии составили львиную долю доходов фонда «Сколково» — почти 78%, хотя по закону фонд должен жить в основном на собственные средства, указывают аудиторы. Еще 5,7 млрд руб. (почти 7% дохода) «Сколково» получило от размещения бюджетных денег на банковских счетах. Собственная операционная деятельность принесла фонду только 4,5% доходов. Госденег больше, чем нужно «Сколково» всегда получало из бюджета больше, чем ему требовалось: так, за весь 2013 год фонд потратил на 2 млрд руб. меньше того остатка, что был на его счетах в начале 2013 года (23 млрд руб.), видно из отчета Счетной палаты. Тем не менее в том же году фонд получил из бюджета еще 13,5 млрд руб. В 2014 году бюджетное финансирование «Сколково» составило 41,2 млрд руб. при расходах в 22 млрд руб., а в 2015 году — 38,6 млрд руб. при расходах в 22 млрд руб. Ответственность за необоснованное выделение субсидий «Сколково» Счетная палата возлагает на Министерство финансов, которое «ненадлежаще исполняло контрольную функцию» в отношении фонда. В проект «Сколково» вкладываются не только бюджетные средства и внебюджетные доходы фонда «Сколково», но и частные инвестиции, спорит старший вице-президент по внешним коммуникациям и рекламе фонда «Сколково» Александр Чернов. Так, на конец 2015 года инвесторы обязались вложить 86 млрд руб. в инфраструктуру проекта, а всего объем финансирования инвесторов должен составить не менее 170,8 млрд руб., сказал он РБК. Минфин, по мнению аудиторов, также нарушил закон о бюджете на 2016 год, разрешив «Сколково» не возвращать в казну 658 млн руб., переведенных в иностранную валюту. О том, что «Сколково» не нужно возвращать находящиеся на валютных банковских счетах бюджетные деньги, в частности, говорилось в письме директора департамента бюджетной методологии Минфина Сергея Романова, которое цитирует Счетная палата. Та же позиция и у замминистра финансов Андрея Иванова, пишут аудиторы. Минфин на запрос РБК не ответил. Фонд получал проценты по остаткам на своем текущем расчетном счете в соответствии с законом, подтвердило «Сколково» РБК. Со всех этих доходов уплачены налоги, намеренно никаких операций с бюджетными деньгами ради получения дохода фонд не совершал, следует из сообщения фонда. Доходы направлены на развитие проекта и помогли фонду минимизировать влияние инфляции при строительстве его инфраструктуры, поясняет «Сколково». Часть бюджетной субсидии была переведена в иностранную валюту для текущих расчетов с иностранными контрагентами; «Сколково» было готово вернуть в бюджет эти деньги в 2016 году наряду с рублевыми остатками субсидии, но это оказалось невозможно — Федеральное казначейство обслуживает только рублевые счета, пояснил фонд РБК. Показательный Сбербанк Согласно отчетности, «Сколково» значительно перевыполняет многие показатели эффективности, но объективно оценить достижения фонда невозможно, так как методику установления целевых показателей проекта Минфин утвердил лишь в декабре 2015 года, указывает Счетная палата. Кроме того, один из показателей эффективности — выручка компаний — участниц проекта — на 40% сформирован за счет одного такого участника — дочерней структуры Сбербанка, ЗАО «Сбербанк Технологии», приводят пример аудиторы. Выручка этой компании составила 32,2 млрд руб., но все ее технологические решения предназначены только для Сбербанка, отмечено в отчете. Еще 37,2% выручки пришлось на 36 участников проекта (всего в «Сколково» участвуют 1432 компании), но у шести из них среди видов деятельности не значится научно-исследовательская, хотя участие в проекте «Сколково» это предусматривает. В целом есть риск отсутствия связи между выручкой и исследовательской деятельностью ряда участников «Сколково», считают аудиторы. В пример они приводят компанию «Миррико Сервис», которая заявлялась как разработчик технологии, упрощающей транспортировку нефти, хотя эти ее продукты производятся и продаются с 2010 года. 11 из 36 компаний, показавших наибольшую выручку (больше 100 млн руб.), принадлежат организациям, зарегистрированным в офшорах — на Кипре и Британских Виргинских островах, выяснили аудиторы. Оценить реальный масштаб вывода средств через эти компании аудиторы затруднились. Участники проекта «Сколково» получают льготы по уплате таможенных пошлин и преференции при налогообложении, напоминает Счетная палата. Сколько на этом теряет бюджет, никогда достоверно не оценивалось. Федеральная налоговая служба подсчитала лишь недополученные бюджетом суммы от земельного налога (2,4 млн руб. в 2013 году, 431 млн руб. в 2014 году) и налога на имущество организаций (36 млн и 62 млн руб., соответственно). Сам фонд оценил объем льгот по налогу на прибыль организаций (909 млн руб. в 2014 году и 958 млн руб. в 2015 году) и страховым взносам — 1,8 млрд руб. Прокуроры проводят доследственные проверки в отношении участников проекта «Сколково» — ООО «Органические световые решения», ООО «Фарма Био» — по фактам необоснованного расходования грантов, знает представитель Счетной палаты. Генпрокуратура направила представление президенту фонда «Сколково» в связи с этими фактами. Управляющая компания «Сколково» слишком долго не принимала решения о досрочном лишении статуса участников проекта в отношении нарушителей правил, чем также нарушила закон о «Сколково», считает Генпрокуратура. Рассмотрение представления и доследственных проверок контролируют сама Генпрокуратура, а также прокуратуры Москвы и Петербурга, сказано в сообщении Счетной палаты. Гранты для своих Одна из задач «Сколково» — грантовая поддержка научно-исследовательских проектов. За три года фонд потратил на это 4,8 млрд руб. — 7,4% от общей суммы своих расходов за счет субсидий из федерального бюджета. В 43 млн руб. обошлись вознаграждения членам грантового комитета, где не должно состоять больше половины сотрудников фонда. Еще 309 млн руб. получили эксперты, которые оценивают проекты. По правилам и эксперты, и члены грантового комитета должны отказываться от работы, если являются заинтересованными лицами, в том числе по отношению к грантополучателям. Заинтересованными в проектах лицами оказались почти 60% из 1188 экспертов и 30% из 15 членов грантового комитета, пишет Счетная палата. В числе грантополучателей аудиторы называют Центр инноваций Натальи Касперской, которая входила в грантовый комитет, но по этому вопросу не голосовала. Компания Касперской получила грант в 50 млн руб. на создание «универсальной платформы для анализа, управления и контроля информации в современном информационном пространстве», сказано в отчете Счетной палаты. Касперская подтвердила РБК получение гранта от «Сколково». Речь, по ее словам, идет о создании системы защиты от утечек для мобильных телефонов. Нарушения правил при распределении грантов допущено не было, считает собеседница РБК: члену грантового комитета разрешено заявить о заинтересованности в проекте, и в таком случае он не допускается к голосованию и не может знакомиться с материалами, имеющими к нему отношение. Сравнивая процедуру, принятую в «Сколково», с традициями других грантовых комитетов, в которых участвовала, Касперская считает эту одной из самых прозрачных. Счетная палата полагает иначе: «Механизм выбора получателя гранта не позволяет исключить возможность преимущественного получения гранта компаниями, связанными с членами грантового комитета». В один день с компанией Касперской, в июне 2015 года, гранты на 30 млн и 49,6 млн руб. получили еще две компании, близкие к двум членам грантового комитета «Сколково», следует из отчета Счетной палаты. Из 344 проектов, изученных грантовым комитетом «Сколково» в 2013–2015 годах, лишь в 18 случаях члены комитета отказывались от голосования, причем лишь в двух из этих случаев они были бенефициарами претендующих на гранты проектов, сообщило «Сколково» РБК. «Процедура экспертизы и предоставления грантов исключает принятие заинтересованным лицом участия в решении в пользу его аффилированных лиц или решении с конфликтом интересов», — убеждены в фонде. Никаких фактов использования своего влияния членами комитета не установлено, сказано в сообщении «Сколково». У Генпрокуратуры претензий к процедуре распределения грантов нет, следует из ответа Счетной палаты на запрос РБК. Управляющей компанией «Сколково» создана система многоуровневой проверки обоснованности поступающих заявок на получение грантовых средств, по всем указанным в обращении проектам получены положительные заключения экспертов, а также согласования подразделений управляющей компании, сообщила Генпрокуратура в Счетную палату. Зарплаты больше грантов На зарплаты 333 сотрудников «Сколково» ушло почти в два раза больше бюджетных денег, чем на 287 грантов, — 8,9 млрд руб. (это 13,7% от всех расходов фонда за счет бюджетной субсидии в 2013–2015 годах), отмечают аудиторы. В 2015 году средняя зарплата в самом фонде была больше 468 тыс. руб. — в 13,8 раза выше средней по России (33,8 тыс. руб.) и в 5,3 раза выше средней зарплаты по Москве (88,6 тыс. руб.). Для десяти иностранных сотрудников дочерней компании «Сколково», отвечающей за строительство центра («ОДПС Сколково»), были предусмотрены особые преференции, в частности, директору этой компании ежемесячно оплачивалась стоимость аренды квартиры (по 200 тыс. и 300 тыс. руб. в 2013 году), услуги агентства недвижимости, авиабилеты для личных поездок (не чаще четырех раз в месяц, на сумму 3,2 млн руб. в год) и т.д. Общую сумму таких выплат иностранным работникам за три года Счетная палата оценила в 21,4 млн руб. После проверки договоры с иностранными сотрудниками были незначительно скорректированы, следует из отчета аудиторов. Сравнение затрат на зарплаты и гранты некорректно — фонд никогда не позиционировался исключительно как грантодатель, ответило «Сколково» РБК. При этом по условиям работы фонд часто уступает госкорпорациям и госкомпаниям, отмечает «Сколково», из-за этого его ключевые сотрудники нередко уходят к другим работодателям: в фонде ужесточен контроль над сотрудниками, нет расходов на служебный автотранспорт, почти полностью исключены перелеты бизнес-классом и не оплачиваются представительские расходы. Каждодневные чудеса Часть расходов «Сколково» Счетная палата сочла необоснованными. В частности, вопросы аудиторов вызвал договор фонда с «Российским правотворческим обществом», которое написало проект правил функционирования «Сколково». Проект обошелся фонду почти в 12 млн руб. — по 40,3 тыс. руб. за одну страницу, подсчитали аудиторы. Специалисты фонда не имели необходимых познаний, чтобы составить документ собственными силами, пояснили в фонде проверяющим. При этом разработанные по договору правила лишь легли в основу окончательного документа — проект был видоизменен в процессе согласования, замечают аудиторы. В сентябре 2014 года «Сколково» заключило договор на проведение «организационной синергетической диагностики» с ООО «Институт Адизеса». Исследователи диагностировали у «Сколково» «стремительное преждевременное старение» и быстрый переход на стадию «позднего аристократизма». Причиной происшедшего названы частые проверки и следственные действия, породившие у сотрудников компании чувство страха и нежелание брать на себя ответственность. Аудиторы сомневаются, что это обследование, стоившее 1,9 млн руб., принесло «Сколково» пользу. 31 декабря 2012 года «Сколково» приняло на учет видеоролик «Каждодневные чудеса». В общей сложности за 54,2 млн руб. фонд получил один 60-секундный ролик, три ролика по 30 секунд — «Радуга», «Лист» и «Кристалл», и три десятисекундных тизера с такими же названиями. Исходных материалов, по которым можно было бы судить о реальных затратах авторов на работу, аудиторам не представили. РБК не удалось обнаружить эти ролики в открытом доступе. Работа «Института Адизеса» была полезна фонду, заверяет Александр Чернов. Приведенные аудиторами фрагменты вырваны из контекста того отчета и могут создать неверное представление о его содержании, сообщил он РБК. К тому же «Сколково» не единственный, кто воспользовался услугами института: среди его клиентов — Сбербанк и «Сибур». Что касается видеороликов, фонд провел служебную проверку в связи с замечаниями Счетной палаты, нарушения закона не установлено. Указанное произведение — нематериальный актив, для бухучета важно лишь, чтобы у фонда были права на него, а они получены, сказано в сообщении фонда на запрос РБК. http://www.rbc.ru/economics/02/10/2016/57f10aa99a79474c0282a5e7
БНЕ_Home: О методах научного исследования и диссертации В. Р. Мединского 28.10.2016, 01:07 Развитие событий вокруг докторской диссертации по истории В. Р. Мединского вызывает большое беспокойство. Даже если отвлечься от многочисленных ошибок и несообразностей в тексте диссертации, о которых уже писали специалисты, и от формальных нарушений вроде включения в список публикаций несуществующих работ, особое внимание привлекает главный методический принцип, лежащий в основе этой работы: критерием истинности и достоверности исторического труда автор объявляет соответствие «интересам России», право на определение которых он себе присваивает. Презрение к историческим фактам и готовность заменить их мифами, если они отвечают его собственному представлению о национальных интересах, В. Р. Мединский неоднократно и открыто провозглашал своим принципом и в публичных выступлениях, в том числе и в самое последнее время. Очевидно, что работы, основанные на таких принципах, стоят за пределами науки, а если претендуют на название научных, то речь идет о лженауке. Целью науки является поиск истины, и попытки заменить ее мифами, из каких бы соображений это ни делалось, подрывают основы научного взгляда на мир. Поэтому реакция профессиональных историков, потребовавших лишить автора лженаучной диссертации степени доктора исторических наук, вполне закономерна: это проявление нормального инстинкта самосохранения научного сообщества. Патриотическая риторика не может служить оправданием для некомпетентности. Недопустимой является также замена нормальной научной полемики площадной бранью в адрес оппонентов, к тому же изрекаемой публично. Особенно возмутительно, когда такая брань звучит из уст министра культуры. Мы считаем, что решение вопроса о диссертации В. Р. Мединского должно полностью относиться к компетенции ученых, и никакое административное давление здесь недопустимо. Беспрецедентное вмешательство руководства ВАК в профессиональную экспертизу диссертации дискредитирует всю систему научной аттестации в России. Главный ученый секретарь ВАК Н. И. Аристер отправил в диссертационный совет УрФУ письмо, в котором от имени ВАК «информировал совет о необходимости отмены его заседания» в связи с просьбой В. Р. Мединского о его переносе, далеко выйдя за рамки своих полномочий и нарушив принцип независимости диссертационного совета, проводящего экспертизу. Вскоре выяснилось, что перенос заседания был лишь уловкой, за которой последовал отзыв диссертации из профессионального ученого совета из опасений, что его заключение окажется неблагоприятным для В. Р. Мединского. Наконец, председатель ВАК В. М. Филиппов заявил, что ВАК готовит специальные меры по защите должностных лиц от критики их диссертационных сочинений (http://tass.ru/nauka/3702177). Мы требуем вернуть диссертацию В. Р. Мединского на рассмотрение в ученый совет УрФУ, уже проделавший большую работу по ее экспертизе, а также считаем необходимым отправить в отставку руководителей ВАК, нанесших своими действиями серьезный ущерб его репутации. Последние события заставляют нас вернуться к предложению о передаче контроля над ВАК Российской академии наук, которое мы уже высказывали. Члены клуба «1 июля» Аникин А. Е., член-корреспондент РАН Арсеев П. И., член-корреспондент РАН Белавин А. А., член-корреспондент РАН Васильев В. А., академик РАН Волович И. В., член-корреспондент РАН Гаврин В. Н., член-корреспондент РАН Гулев С. К., член-корреспондент РАН Дыбо А. В., член-корреспондент РАН Дыбо В. А., академик РАН Захаров В. Е., академик РАН Иванчик А. И., член-корреспондент РАН Кардашев Н. С., академик РАН Немировский С. Ю., член-корреспондент РАН Розанов Н. Н., член-корреспондент РАН Рубаков В. А., академик РАН Садовский М. В., академик РАН Сибельдин Н. Н., член-корреспондент РАН Смелянский Р. Л., член-корреспондент РАН Соломина О. Н., член-корреспондент РАН Старобинский А. А., академик РАН Сурис Р. А., академик РАН Хазанов Е. А., член-корреспондент РАН Чаплик А. В., академик РАН Янин В. Л., академик РАН Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/3127495
bne: Эксперты ВАК заявили об отсутствии у Мединского базовых навыков историка Министр культуры Владимир Мединский не обладает базовыми профессиональными навыками историка, говорится в заявлении экспертов ВАК. Они отвергли обвинение в его травле и отметили безосновательность ссылок на «видение истории» Владимир Мединский (Фото: Михаил Метцель / ТАСС) Члены экспертного совета ВАК по истории при Минобрнауки, которые 2 октября рекомендовали лишить министра культуры Владимира Мединского ученой степени по истории, выступили с заявлением, в котором отвергли обвинение в его травле, а также ответили на претензии в свой адрес. Заявление опубликовано на сайте газеты «Троицкий вариант». «Само по себе общее направление исследований, затронутое в диссертации, хорошо известно в исторической науке, и его актуальность и значимость никогда не подвергались сомнению. Однако суть выводов Экспертного совета в том, что отрицательно оценивается КАЧЕСТВО проделанной В.Р.Мединским работы и констатируется отсутствие у соискателя ученой степени базовых профессиональных навыков историка, и прежде всего научного источниковедческого анализа привлеченных им источников», — говорится в заявлении. Эксперты отметили, что обвинения в травле Мединского не имеют под собой оснований, «поскольку заключение Экспертного совета ВАК не затрагивает ни личность, ни разнообразную деятельность» министра. Они особо подчеркнули, что отсутствие в диссертации Мединского плагиата не является «гарантией соответствия работы требованиям, предъявляемым к докторской диссертации». Мединского, по их словам, не обвиняли в плагиате, это не было главной претензией ни со стороны заявителей, ни со стороны экспертного совета ВАК. Заявления о том, что диссертация Мединского якобы получила два положительных отзыва, не соответствуют действительности, отметили ученые, поскольку диссертационный совет МГУ отказался ее рассматривать, а диссертационный совет в Белгородском университете, хотя и представил в ВАК свое заключение, но также не рассматривал ученый труд министра по существу. «Таким образом, рекомендация экспертного совета лишить Мединского ученой степени доктора исторических наук вызвана отнюдь не несогласием с его «видением истории» или с его «патриотической позицией». Мы глубоко убеждены в том, что неквалифицированная, непрофессиональная работа дискредитирует отечественную науку и тем самым может считаться антипатриотическим явлением», — резюмировали эксперты. О том, что в диссертации Мединский представил свое «видение истории» заявляла глава Минобрнауки Ольга Васильева. Она также отметила, что в работе нет плагиата. По ее словам, два диссертационных совета положительно отозвались о диссертации министра. Автор: Владислав Гордеев. Подробнее на РБК: http://www.rbc.ru/society/14/10/2017/59e1b70c9a79477fb37dbfba?from=main
bne: 14.12.2016 00:01:00 Видеть сквозь землю Ведущий отраслевой институт ВНИИгеофизика остался без геофизиков Григорий Шехтман Об авторе: Григорий Аронович Шехтман – доктор технических наук, геолог-геофизик, лауреат Государственной премии СССР. Тэги: геофизика геофизика Современная геофизика – это сложнейшая область инструментальных и теоретических исследований. Фото Reuters В конце ноября 2016 года из Всероссийского научно-исследовательского института геофизических методов разведки, известного всем геофизикам страны под сокращенным названием «ВНИИгеофизика», были уволены последние геофизики – доктор технических наук (главный научный сотрудник) и кандидат технических наук (заведующий лабораторией), сотрудники лаборатории многоволновой сейсморазведки, последней из лабораторий бывшего головного института страны. Геростратова слава организации, завершившей «окончательное решение вопроса» об освобождении ВНИИгеофизики от геофизиков, принадлежит АО «Росгеология», созданной пять лет назад с целью развития геологической отрасли страны и повышения ее эффективности. Я как человек, проработавший во ВНИИгеофизике больше полувека, вполне имею моральное право поднять вопрос о судьбе этой некогда мощной организации, подвергшейся планомерному разрушению с началом реформ 1990-х годов. Углубляясь в историю ВНИИгеофизике в этом году исполнилось 72 года. Два года назад отмечалось 70-летие этого НИИ. Праздник, посвященный этому событию, больше походил на пышные похороны. Да, вручили дипломы и грамоты за высокие достижения, изготовили и раздали бывшим и еще работавшим тогда сотрудникам, а также гостям юбилейную медаль. Но процесс разрушения уже вовсю шел. Этот юбилей, похоже, стал последним в истории ВНИИгеофизики. Коснусь истории института, учитывая, что все познается в сравнении. 30 апреля 1944 года, за год до великой Победы, был организован научно-исследовательский институт геофизических методов разведки – первый из созданных в СССР научно-исследовательских институтов в области геолого-геофизических работ, связанных с поиском и разведкой месторождений нефти и газа, а также региональным изучением глубинного строения земных недр. Статус всесоюзного и свое современное название (ВНИИгеофизика) институт получил в июле 1956 года. В декабре 1992 года институт был принят под научно-методическое руководство Российской академии наук с приданием ему статуса двойного подчинения: Роскомнедра и РАН. Решением правительственной комиссии в апреле 1993 года институт получил наименование «всероссийский». Благодаря научному и практическому применению результатов работ института был открыт ряд месторождений углеводородов в различных районах России и ближнего зарубежья. Накоплены сведения о наличии запасов углеводородов, развиты физические и технологические основы применения геофизических методов и их комплексов. ВНИИгеофизика внесла большой вклад в подготовку кадров геологов и геофизиков высшей квалификации для научных и производственных организаций геологоразведочного профиля. Десятки докторских и сотни кандидатских диссертаций были защищены в диссертационном совете ВНИИгеофизики, при институте успешно функционировала аспирантура. Многие десятки специалистов института были отмечены Государственными премиями и высокими государственными наградами. Результаты НИОКР института защищены сотнями авторских свидетельств и патентами, опубликованы более чем в 150 крупных научных монографиях и научных статьях в самых престижных отечественных и зарубежных журналах. ВНИИгеофизика была детищем Михаила Константиновича Полшкова. Научная тематика института включала разработки практически всех известных на то время геофизических методов. Полшков, опираясь на поддержку различных министерств и ведомств, за относительно небольшой срок образовал восемь филиалов и отделений ВНИИгеофизики, большинство из которых впоследствии выросли в самостоятельные научно-исследовательские институты. Выбор мест расположения этих организаций определялся наличием в конкретном регионе квалифицированных специалистов-геофизиков и близостью к районам разведки и добычи нефти. М.К. Полшков был профессионалом высшей категории, умным, хорошо разбиравшимся в людях руководителем, четко понимавшим стоящие перед ним задачи. Он руководил ВНИИгеофизикой более 30 лет. И когда сейчас на сайте АО «Росгеология» читаешь строки о том, что ВНИИгеофизика является флагманом современной геофизической разведки, то этот «флагман» воспринимается скорее как дырявое судно без ветрил, ускоренно идущее ко дну. Гимнастика для геофизиков Начиная с 1990-х годов ВНИИгеофизика претерпел ряд реорганизаций, которые привели к исходу специалистов в другие государственные и коммерческие организации. Поистине тяжелое время наступило для института после передачи его в ведомство под названием «Росимущество». Ветераны ВНИИгеофизики все больше изумлялись участившимся фактам попадания в руководители института крайне некомпетентных людей. Как в дурном сне воспринималась информация о том, что написано в дипломе очередного смелого человека, решившего возглавить бывший отраслевой головной институт. Когда выяснилось, что, к примеру, у очередного директора института в дипломе записано, что он учитель физкультуры, то поползли слухи о том, что вскоре на рабочих местах, как в старое советское время, введут производственную гимнастику, поскольку ничего другого от очередного директора ждать не приходится… Вернусь, однако, к последнему, наиболее драматичному периоду жизни ВНИИгеофизики. В 2013 году, согласно Указу президента РФ № 957, ОАО «ВНИИгеофизика» вошло в состав многопрофильного геологического холдинга «Росгеология». Институт возглавил доктор геолого-минералогических наук, лауреат Государственной премии РФ в области науки и техники Сергей Леонидович Костюченко. Он многое обещал квалифицированным сотрудникам института, собравшимся было увольняться, поскольку ни работы, ни зарплаты предыдущие директора института обеспечить не могли. Достаточно отметить, что многие сотрудники работали один день в неделю и платили им только за этот день. Но Костюченко в директорах ВНИИгеофизики продержался недолго. Его перевели в аппарат руководства «Росгеологии», и данные им обещания так и не были выполнены. Когда я ему на праздновании очередного Дня геолога пытался о них напомнить, он отшутился: «Ну, что вы о грустном. Сегодня же праздник как-никак». Последним директором ВНИИгеофизики стал Олег Николаевич Тарасов, занимавший перед тем должность заместителя по правовым вопросам генерального директора АО «Росгеология» Р.С. Панова. Справедливости ради отмечу, что он все же проявил интерес к возможной реорганизации института. Мной лично совместно с заведующим лабораторией многоволновой сейсморазведки В.М. Кузнецовым ему были вручены предложения и программа по восстановлению работоспособности лаборатории и АО «Росгеология» в части геофизических исследований. Какое-то время наши предложения изучали «специалисты» «Росгеологии», но их вердикт был однозначен: ни мы, ни наши предложения им не нужны и нас ждет лишь увольнение. Я задал прямой вопрос О.Н. Тарасову о том, насколько он представляет себе свою роль как разрушителя ВНИИгеофизики, притом что бренд этого института, в котором не останется ни одного геофизика, будет по-прежнему использоваться «Росгеологией»? Мой вопрос вовсе не смутил Тарасова, и он ответил: «Имейте в виду, что «Росгеология» все свои действия согласовывает с правительством». Прожекты программы Мне довелось ознакомиться с «Долгосрочной программой развития АО «Росгеология» до 2020 года», составленной в 2015 году. Думаю, что мои замечания по данной программе, составленные по просьбе одного из руководителей ВНИИгеофизики, будут интересны читателям. 1. При описании приоритетных направлений деятельности, а также стратегических целей и задач развития ОАО «Росгеология», неясно, что понимается под таким направлением, как «развитие человеческого капитала». Подобное наукообразие и расплывчатость присущи почти всему тексту программы. 2. В описании направления «Научно-производственный кластер» ОАО «Росгеология» сообщается о «широком комплексе» научно-исследовательских, опытно-конструкторских, тематических, опытно-производственных работ, направленных на научно-методическое сопровождение ГРР (геолого-разведочных работ), а также создание и внедрение новой техники. Утверждается при этом, что основные объемы научных исследований и ОКР в области геологического изучения недр и воспроизводства МСР (минерально-сырьевой базы) выполняются отраслевыми научными организациями и т.д. Однако известно, что ВНИИгеофизика, бывший головной институт отрасли (ныне АО), давно лишен возможности проводить какие-либо научные исследования из-за резкого сокращения числа научных кадров и игнорирования любых заявок на участие в тендерах по направлению работ, в которых у нас имеется существенный задел. Надежды сотрудников ВНИИгеофизики на помощь со стороны АО «Росгеология» не оправдались, и ситуация сейчас такая же, какая сложилась некогда при переводе головного института из отраслевого министерства в чуждое для геофизиков ведомство – «Росимущество». 3. Мизерная доля затрат АО «Росгеология» на НИОКР в 2014 году (0,1% от объема выручки), на порядок меньше, чем в других организациях, вполне объясняет переток квалифицированных кадров из ВНИИгеофизики в другие организации. Поэтому в бывшем головном институте, по существу, не осталось ни работоспособных лабораторий, ни достойно оплачиваемых кадров. Незначительное число патентов на изобретения, полученных в АО «Росгеология», объясняется полнейшим безразличием руководства предприятий к этому виду деятельности, характеризующему мировой уровень новизны разработок и технических решений. Учитывая сказанное выше, трудно согласиться с выводом о том, что «наиболее динамичное развитие демонстрировали предприятия холдинга, входящие в сегмент «геофизика». В чем проявлялось это «развитие» – неясно. 4. При анализе сильных и слабых сторон и конкурентных преимуществ АО «Росгеология» в качестве слабой стороны отмечается «недостаток квалифицированных кадров». Однако при этом совершенно игнорируется тот факт, что квалифицированные кадры из-за их невостребованности со стороны руководителей предприятий «Росгеологии» в большинстве своем ушли в другие организации, а пока еще числящиеся здесь кадры не ценятся должным образом, получая вместо достойной зарплаты мизерную подачку. Так, в АО «ВНИИгеофизика» оставшиеся в организации доктора и кандидаты наук получают в месяц около 3 (трех) тыс. руб. за один рабочий день в неделю при окладах 17–20 тыс. руб. в месяц! Примечательно, что доля производственного персонала в общей штатной численности холдинга составляет 74%, доля административного и вспомогательного персонала – 11 и 15% соответственно. Однако о доле научного персонала здесь – ни слова. Почему? Без коренного изменения отношения к кадрам трудно реализуемыми будут намеченные направления: «привлечение квалифицированных специалистов; работа с профильными вузами с целью привлечения молодых специалистов». Как можно привлечь квалифицированных специалистов из других организаций, когда не ценятся еще имеющиеся собственные специалисты, которые, как ни парадоксально, находят спрос не у себя, а в других организациях? А кто будет обучать молодых специалистов, которые потребуют 40–50 тыс. руб. в качестве стартового оклада? Возьмутся ли за эту неблагодарную работу те профессионалы, которым платят всего 3 тыс. руб. в месяц? 5. Среди мероприятий, направленных на техническое перевооружение и импортозамещение, указана разработка технологии многоволнового вертикального сейсмического профилирования (ВСП) с применением трехкомпонентных источников упругих колебаний. Данная технология в течение ряда лет развивается в лаборатории многоволновой сейсморазведки ВНИИгеофизики, причем заявки на развитие компонентов данной технологии (методики, технических средств и др.) подавались в АО «Росгеология» именно из этой лаборатории. Но в ответ никакой поддержки в течение нескольких лет лаборатория не получала. В настоящее время в лаборатории числятся два человека – заведующий лабораторией и главный научный сотрудник. Возникает вопрос: какими силами и когда наконец АО «Росгеология» начнет выполнять намеченные пункты программы, в частности развитие упомянутой здесь технологии ВСП? * * * Работая над данным текстом, я перечитал свои замечания и конкретные предложения по научно-техническому обеспечению геофизических работ, переданные руководству АО «Росгеология». После увольнения последних геофизиков из ВНИИгеофизики многие «прожекты» упомянутой «Долгосрочной программы» воспринимаются как демагогия, наиболее точным определением которой является отсутствие нравственного стыда. Думается, что ни замечания, ни предложения, ни какие-либо программы развития, касающиеся разведочной геофизики, руководству данного холдинга не нужны и неинтересны. Разрушение ВНИИгеофизики «до основания» идет полным ходом. А что будет потом? Временщики, как известно, подобными вопросами себя не утруждают. http://www.ng.ru/science/2016-12-14/13_6884_geo.html
БНЕ_Home: Реформа РАН признана провальной: ФАНО расширяется, институты выселяют Профсоюз Академии наук провел опрос российских ученых по результатам трехлетних преобразований 23 февраля 2017 в 11:18, просмотров: 87750 В 2013 году началась реформа РАН, которая была рассчитана на три года. Эти года прошли. Каковы же результаты реформы? Что хорошего или плохого принесли преобразования? Улучшилась ли финансовая, материальная и социальная база, социальная защищенность научных работников, кадровая ситуация? Чтобы получить ответы на все эти вопросы профсоюз РАН совместно с Общественно-научным форумом «Россия: ключевые проблемы и решения» предложил ученым нашей страны принять участие в экспертном опросе по реформированию РАН и перспективам развития российской науки. Материалы анкетирования будут направлены в Президиум РАН для дальнейшего использования при подготовке этого доклада. «МК» проанализировал анкеты сотрудников российских научных организаций. Реформа РАН признана провальной: ФАНО расширяется, институты выселяют фото: Геннадий Черкасов В исследовании приняло участие 240 российских ученых — директоров институтов, заведующих лабораториями, докторов и кандидатов наук. Всем им предлагалось ответить на несколько вопросов: «Что реформа дала вашему институту, вашей лаборатории?», «Улучшилась ли финансовая, материальная и социальная база, социальная защищенность научных работников, кадровая ситуация?». По мнению многих ученых, в целом реформа РАН ничего хорошего ученым так и не принесла. Наоборот, опрос выявил ряд проблем, основная - хроническое недофинансирование. Не хватает средств на приобретение нужных приборов и нового современного оборудования, резко упали возможности проведения экспериментальных и экспедиционных работ, без которых невозможно получение новых данных. «Экспедиции и научные командировки стали почти недоступной роскошью. Серьезной проблемой являются нормативы финансирования полевых исследований внутри России, которые не менялись десятилетиями, в результате чего многим полевикам приходиться покрывать эти расходы из своего собственного бюджета»,- говорят ученые. Перспективные проекты остаются на бумаге Не хватает средств, чтобы финансировать все проекты, получающие высокие оценки. Например, группа ученых Института астрономии РАН, как сообщил ведущий научный сотрудник этого института, доктор физико-математических наук Александр Багров, занимается метеорными исследованиями и подготовила вполне конкретную программу защиты Земли от «необъявленного визита», но о воплощении ее пока не идет и речи. «Это важное направление, значимость которого особенно велика для предотвращения метеорных рисков при космических исследованиях, - говорит Багров. - Очень перспективным было бы создание специализированного спутника, проработанного нами для решения другой задачи- заблаговременного обнаружения в космосе опасных тел. Этот спутник позволил бы обнаруживать все природные тела декаметрового размера, пересекающие околоземное пространство, и изучить эту совершенно не исследованную составляющую солнечной системы. Наконец, предложенный и запатентованный нами способ ударного воздействия на опасные космические объекты мог быть реализован на практике в течение 3-4 лет, и это дало бы гарантированную защиту от падения на Землю грозящих глобальной катастрофой крупных тел». То, чем гордились, - умирает За годы реформы была свернута работа многих научных школ, которыми славилась страна в прежние годы. Например, перестала финансироваться школа «Продукционной гидробиологии» под руководством академика РАН профессора Александра Алимова. «А ведь без использования знаний и направлений этой Школы невозможны обоснованные прогнозы рационального использования водоемов и водотоков», - отметил ученый. Нельзя, по мнению опрошенных экспертов, заниматься финансированием только тех проектов и исследований, которые, в конечном счете, могут принести коммерческий результат. С таким подходом могут быть загублены фундаментальные исследования как основа всех наук. Ученых изолировали от мировой научной мысли Как считают многие опрошенные, идеология самофинансирования науки является порочной. Во всем мире наука имеет государственную поддержку. Многие ученые сетуют на то, что у них нет доступа к базам данных научной литературы. Ряд библиотек академических институтов не имеют возможности выписывать не только зарубежные, но и отечественные журналы. Это не позволяет своевременно знакомиться с достижениями мировой науки, ее новыми перспективными направлениями. Неприлично низкая зарплата ученого отталкивает молодежь Очень остро стоит в институтах вопрос с кадрами, который сильно зависит от заработной платы. Сегодня в академических институтах, которые перешли под управление ФАНО (Федеральное агентство научных организаций), она до неприличия низкая. Отсюда возникает и проблема привлечения талантливой молодежи в науку. Вот, что написал по этому поводу заведующий лабораторией научного центра волновых исследований Института общей физики РАН Андрей Брысев: «Какие перспективы ее (молодежь) ждут, каков может быть престиж профессии исследователя, если зарплата их руководителя, доктора наук, заведующего лабораторией в одном из ведущих в мире физических институтов РАН меньше, чем у бабушки-пенсионерки, сидящей у эскалатора в метро. Как молодой исследователь может посвятить себя науке, если у него такой низкий доход?!» Завхозы отвлекают от исследований Многие ученые убеждены в том, что необходимо упразднить или хотя бы «поставить на место» ФАНО, которое возложило на себя функции руководства отечественной науки. Чиновники порой не понимают что такое наука, каковы особенности ее функционирования и развития, следствием этого стала чрезмерная бюрократизация, формализм. Ученые вынуждены заниматься подготовкой бесконечных отчетов, что отвлекает их от научной работы и ведет к бесполезной трате времени и энергии, они считают, что интересная содержательная исследовательская деятельность подменена погоней за показателями, а не за реальными результатами. «ФАНО не облегчило, а только усложнило работу ученых множеством бюрократических требований, как правило, срочных, касающихся в основном обновления статистических данных, рейтинга, цитирования, трудоемких регистраций на разных сайтах и т.п., которые отнимают массу времени от научной работы. Все эти данные, как полагают, должны вписать российскую науку в общемировую, но толку от такой глобализации немного. Вся эта бюрократическая работа ложится на плечи ученых, а тем временем штат чиновников ФАНО, который, казалась бы, призван был избавить ученых от посторонних проблем, только растет, причем настолько, что ему требуются все новые и новые помещения. В результате наш институт уже под угрозой выселения, потому что ФАНО расширилось. Кто способен этому противостоять?» - спрашивает в одной из анкет ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, доктор наук. Зачем ученых «душат» отчетами и проверками? Следовало бы требовать от чиновников выполнение только тех задач, для которых они призваны. Однако сотрудники институтов периодически испытывают сильнейшее давление со стороны всяких надзорных государственных органов. Ярким примером тому служит Институт программных систем им. А.К. Айламазяна РАН. Институт занимается важнейшими исследованиями в области нанотехнологий и информационных технологий. Как сказал директор этого института Сергей Абрамов, «впечатление, что контролирующие органы услышали призыв «перестаньте кошмарить бизнес» и переключились на институты РАН (я сужу по своему институту). За 2016 год мы перенесли 32 проверки - 7 плановых и 25 внеплановых от самых различных ведомств. Практически каждая из 32–х проверок была многодневной, некоторые - многонедельные. По сути каждый календарный день в 2016 году Институт был под гнетом одной из нескольких проверок. Безумное копирование документов по запросам, вызовы персонала для дачи показаний… Я точно знаю, (как сооснователь четырех IT- компаний, руководитель 2-х из них) такого шабаша в бизнесе нет. Это не может не подрывать обстановку в коллективе и общее ощущение». Может быть стоит прислушаться к голосу наших ученых и прекратить мучить науку бесконечными реформами, дать уже, наконец, им возможность спокойно заниматься исследовательской деятельностью, полностью посвятить себя научной работе? Необходимо обеспечить их достойной заработной платой, поднять престиж научной работы, а это возможно только при условии уважительного отношения государства к его наиболее образованной части. Без науки не будет прогресса в образовании и развитии всех областей экономики. Как сказал лауреат Нобелевской премии по физике Жорес Алферов: «Если вы посмотрите, какие страны в мире являются наиболее богатыми, то это именно те, которые успешно развивали науку и новые технологии». Рано Садыкова http://www.mk.ru/science/2017/02/23/reforma-ran-priznana-provalnoy-fano-rasshiryaetsya-instituty-vyselyayut.html
полная версия страницы